Алексей Кара-Мурза. Дуализм российской идентичности: цивилизационное западничество versus                

                                    геополитическое евразийство

 

       Кризис радикально-западнических реформ в России в очередной раз обострил спор

  отечественных "западников" и "самобытников" на тему "Кто виноват?": "плохо

  поддающаяся реформированию косная русская почва, регулярно воспроизводящая

  деспотизм и рабство", или "западные проекты, навязывающие России

  инокультурные, а потому убийственные для нее рецепты"? Если принять эту логику

  спора, то, в конечном счете, виноватыми должны оказаться либо те, кто "мешает

  подтягивать Россию до западного уровня", либо те, кто "сбивает ее с

  самобытного исторического пути". В результате нового противостояния равно

  деградировавших западничества и самобытничества вновь мощно заработал хорошо

  описанный в свое время механизм "самоварваризации" русской культуры: "Одни

  хотят насильственно раскрыть дверь будущему, другие насильственно не выпускают

  прошедшего... Их работа состоит в том, чтобы мешать друг другу, и вот те и

  другие стоят в болоте" (Александр Герцен).

  Между тем очевидно, что взаимодействие почвенничества и западничества в России

  должно и может быть основано на принципах взаимодополнительности и

  взаимосогласованности. Эту необходимую и неизбежную презумпцию сформулировал

  еще в 1838 г. Иван Киреевский в "Ответе Хомякову": "Сколько бы мы ни желали

  возвращения русского или введения западного быта, - но ни того, ни другого

  исключительно ожидать не можем, а поневоле должны предполагать что-то третье,

  долженствующее возникнуть из взаимной борьбы двух враждующих начал."

  Следовательно, продолжает И.Киреевский, вопрос, "который из двух элементов -

  западный или русский - полезен теперь?" - сформулирован неверно: "Не в том

  дело: который из двух? но в том: какое оба они должны получить направление,

  чтобы действовать благодетельно? Чего от взаимного их действия должны мы

  надеяться, или чего бояться?"

  Сегодня российское общество снова оказалось в радикальном идентификационном

  кризисе. Такой кризис, вопреки распространенному убеждению, возникает совсем

  не тогда, когда из нескольких вариантов развития цивилизации требуется выбрать

  один; спор "кем быть?" - нормальный спор в любом обществе. Подлинный кризис

  идентичности происходит, когда в обществе вместо конкуренции бытийных

  альтернатив возникает спор о том, какая перспектива "небытия", социальной

  деградации страшнее: перспектива "загнивания России на корню" (риск застоя, о

  чем говорят "западники") или перспектива "пускания России по ветру" (риск

  неудачной псевдомодернизации, чего не устают повторять "неопочвенники").

  Сегодня самоопределение социальных и политических "актеров" в России снова

  осуществляется не свободно, а как бы вынужденно, по принципу "от противного".

  "Консервативная идентификация" объединила неокоммунистов и неоимперцев на базе

  неприятия перспективы обрушения в "третий мир". С другой стороны, так

  называемая "демократическая идентификация" объединяет тех, кто противится

  перспективе "реставрации коммунизма".

  Между тем, в истории России отмечен и другой парадокс: практическим

  результатом подобных идейно-политических сшибок становится то, чего не хотел

  никто, - ни "западники", ни "самобытники". Вот и сегодня новый раунд борьбы

  одинаково выродившихся лагерей рискует привести к жесткому авторитарному и

  антидемократическому режиму при одновременном опускании в "третий мир". Ведь

  бедность и авторитаризм - это близцецы-братья: чем меньше остается в этой

  стране, чего делить, тем неизбежно жестче должен быть Распределитель. Россия в

  очередной раз рискует подтвердить закономерность, некогда сформулированную

  Павлом Милюковым: "Стремимся сделать из России Евразию, а получается -

Азиопа."

  Итак, мое объяснение сегодняшнего кризиса российской идентичности состоит в

  том, что и "западники", и "самобытники", равно используя вроде бы не лишенные

  смысла аргументы, допускают одну общую ошибку. И ошибка эта состоит в общем

  непонимании такого феномена, как дуальная идентичность, органически присущая

  России.

  На мой взгляд, "Россия" как устойчивое, инвариантное культурно-историческое

  образование, обладает двумя основными характеристиками:

  1) ее цивилизационная идентичность обусловлена принадлежностью ее

  этнокультурного ядра к восточной ветви европейской христианской цивилизации

  (""русские" - это прилагательное к слову "европейцы"" - Владимир Соловьев);

  2) ее геополитическая идентичность связана с историческим местоположением на

  евро-азийской географической платформе, а устойчивая социальная стабильность

  гарантируется культурно-политическим союзом славянских, угро-финских и

  тюркских народов. Эти народы, не утратив своей этнонациональной идентичности,

  выработали способность уживаться вместе. (Это свойство, которое Лев Гумилев

  назвал "положительной комплиментарностью", является не врожденным, а

  благоприобретенным в результате исторического осознания геополитических

  императивов совместного выживания. Соответственно, этот социальный навык,

  ставший частью евро-азийской культуры, может атрофироваться и даже

  утрачиваться в результате радикального изменения исторических обстоятельств.)

  Свои исторические "звездные часы" Россия переживала тогда, когда ее

  цивилизационная (европейская) идентичность и геополитические (евро-азийские)

  задачи были гармонизированы, то есть, в ходе осуществления европейской

  культурной "миссии" на своем собственном российском Востоке. Именно высокий

  тонус культуры обеспечивал России как уважительное принятие ее в семью народов

  европейско-христианской цивилизации, так и лидирующее положение на

  евро-азийской геополитической платформе, среди инокультурных народов,

  признающих, культурно-политическую авангардную роль России.

  Цивилизационные и геополитические задачи России тесно переплетаются в истории.

  Россия способна успешно выполнять геополитические функции в Евразии только с

  позиций ее европеистской культурной просвещенности. Лишенная подпитки

  европейской культурно-цивилизационной традиции, Россия оказывается

  неинтересной и ненужной на собственном Востоке, способном найти в современном

  мире и более культурные, и даже более культурно-европеистские (например,

  Турцию) центры притяжения. Замечено и то, что Россия оказывалась значимой в

  Европе не только своей самобытностью внутри христианской культуры, но и своим

  евро-азиатским геополитическим потенциалом. Геополитически слабая Россия, как

  показывает история, игнорируется Европой, у которой есть собственные не только

  культурно-цивилизационные, но и геополитические критерии "удельного веса" того

  или иного государства.

  Национально-государственные кризисы наступали в России тогда, когда либо

  случалась рассогласованность ее цивилизационных и геополитических задач, либо

  предпринимались попытки их мифологического синтезирования, но полученный

  симбиоз оказывался "дурным", и, в результате, получалась "Азиопа".

  Особую опасность для России представляют попытки взаимной подмены и смешения

  ее цивилизационного и геополитического призвания. Например, рассуждения о том,

  что в цивилизационном отношении Россия представляет собой некоторую отличную

  от западной цивилизации "Евразию", провоцируют неоправданную экспансию

  геополитического фактора в сферу культурно-цивилизационной идентификации. Так,

  верно указывая на особую роль России в Евразии, но пытаясь при этом подложить

  особую цивилизационную подкладку под эту ее геополитическую функцию,

  "евразийство" (как классическое, так и новейшее) неоправданно выдает

  геополитический императив совместного проживания культурно различных народов

  за особый тип цивилизационной общности. Подобное цивилизационное

  мифотворчество стимулирует опасное - в первую очередь для самой России - ее

  противопоставление европейской цивилизации, что не может не вести к культурной

  деградации страны, неоправданно отрываемой от своих истинных - европейских -

  цивилизационных корней.

  С другой стороны, вульгарно-западническое стремление представить дело таким

  образом, что Россия - это всего лишь "часть Запада", а то, что не является в

  России "Западом", не должно иметь отношения и к России, такое стремление ведет

  к абсолютизации цивилизационной идентичности России в ущерб ее геополитическим

  интересам, и - неизбежно - к сдаче геополитических позиций.

  Повторю еще раз: европейская цивилизационная и евро-азийская геополитическая

  идентификации России являются не просто разными, а именно двумя неразрывно

  связанными сторонами ее общего самоопределения в мире, требующими органичного

  согласования. Россия - это и "Европа в Азии", и "Азия в Европе" одновременно;

  весь вопрос в том, как она распоряжается этой особенностью своей "дуальной

  идентификации".

  К сожалению, чаще всего в нашей истории получалось так, что Россия затевала

  конфронтационную геополитическую игру на Западе, а на Востоке пыталась

  имитировать особую "евразийскую цивилизацию". Итог известен: и Запад, и свой

  внутренний Восток получали убедительные аргументы против "имперской

  агрессивности России". И надо признать, что эти упреки не были

  безосновательны: описанная выше логика самоопределения России жестко

  детерминировала и особенности ее внутреннего устроения - в формах

  авторитарно-милитаристской идеократии.

  Действительно, конфронтационная геополитическая позиция неизбежно

  предопределяет авторитарную жесткость государства; но действует и обратная

  тенденция: авторитарная власть сама ищет, где бы "поиграть мускулами".

  Например, идеологическое конструирование "евразийской цивилизации", призванной

  интегрировать разнокультурные и разноконфессиональные народы в идеократическую

  "сверхцивилизацию", неизбежно требует повышенной доли мифотворчества (в том

  числе, в конструировании "образа врага" из иных цивилизаций) и, сответственно,

  повышенной степени репрессивности за любое идеологическое диссидентство, будь

  то "низкопоклонство перед Западом", "русский национализм", "исламский

  фундаментализм", и т.д. (В этом смысле было вполне закономерным вырождение

  "евразийства" 20-х годов в неоимперскую доктрину, ставящую во главу угла

  российскую идентификацию исключительно с государством, и, в полном

  соответствии со своей логикой, пошедшего на союз со сталинизмом, фактически

  поддержав "окукливание" культурной разнородности народов России

  коммунистической суперидеологией).

  Взаимная подпитка авторитарно-идеократических потенций ложного

  цивилизационного и столь же ложного геополитического выбора привела к

  формированию сверхдержавы, которую мир определил - и справедливо -

  одновременно и как "тоталитарного монстра", и как "тюрьму народов".

  Тоталитаризм, в определенном смысле, - это и есть материализованный продукт

  взаимной возгонки неадекватно интерпретируемых цивилизационных и

  геополитических задач России. Надо добавить, что подобный идеократический

  "кентавр" (на поверхности "коммунистический", в глубине - "евразийский") сумел

  просуществовать несколько десятилетий до тех пор, пока внутренняя порочность

  его устройства окончательно не парализовала его жизнеспособности.

  Ошибки и односторонность цивилизационного и геополитического выбора, их

  неоправданное смешение самым непосредственным образом сказываются на

  внутригосударственной политике России. Экспансия геополитической доктрины

  "евразийства" в сферу культуры ведет не только к выхолащиванию европейского

  цивилизационного потенциала России, но и к введению жестко-авторитарных

  ("чингисхановских") методов управления. Напротив, экспансия западнической

  идеологии в сферу геополитических интересов приводит к конфронтации

  "общественности" и "государства" (крайней формой чего периодически становится

  интеллигентская идея "поражения собственного правительства"), а также к

  конфессиональному и политическому напряжению в отношениях с внутрироссийским

  мусульманским миром.

  Все вышесказанное нисколько не отменяет, повторю, того объективного факта, что

  Россия обладает имманентной "дуальной идентичностью", обе ипостаси которой

  константны и взывают к органичному согласованию. Вероятно, следует попытаться

  перевернуть направление и акценты идентификационных поисков.

  1) С цивилизационной точки зрения Россия должна вернуть себе статус

  европейской державы, интересы которой лежат, между тем, преимущественно на

  Востоке, где Россия призвана отстаивать идеи Просвещения, гражданских прав,

  хозяйственной и культурной автономии личности.

  2) В то же время, Россия не может не представляться во взаимоотношениях с

  Западом как геополитически евразийская держава, со своим особым типом

  государственности, возросшим на особости геополитических задач.

  Умозрительные попытки элиминировать одну из сторон данной идентификации ведут

  к неадекватной оценке российской идентичности, и, как следствие, - к

  политическим просчетам. Отсюда - характерный для России и постоянно

  вопроизводящийся конфликт "культуры" и "государственности", то есть,

  противостояние культурной интеллигенции, делающей ставку на необходимость

  западнической цивилизационной ориентации, и "азиатского государства",

  апеллирующего к необходимости жесткого каркаса власти для удержания "огромных

  пространств Евразии". Следует подчеркнуть в очередной раз, что имманентная

  тяга русских культурных слоев к европеизму, с одной стороны, и геополитический

  императив повышенной государственной жесткости, с другой, это две половины

  одной общей проблемы российской самоидентификации в мире.

    Алексей Кара-Мурза. Между Евразией и Азиопой

 

   Публикуется по www.russ.ru/antolog/inoe/krmr32.htm

 

     

                                         В библиотеку                               На главную страницу