М.Ремизов. "Фундаментализм" против "провинциализма"

      Итак, останется ли хоть что-нибудь после того, как "вычесть из России

      Европу, Азию и Евразию"? Если останется, то, вероятно, лишь некая воля к

      России. Но на мой вкус экзистенциалиста, большего и не надо. Бессмысленно

      спрашивать: а что есть Россия "по сути"? И не потому, что у России нет

      своей "сути", а потому, что в ситуации, где подобные вопросы возникают, ни

      один из ответов уже не может обладать искомой непреложностью. Бытие,

      которое спрашивает о себе, которое само для себя стало проблемой (а как

      еще квалифицировать все наши цивилизационные рефлексии?), уже подверглось

      известного рода проклятию: оно вынуждено "делать себя вместо того, чтобы

      просто быть". Оно вынуждено становиться проектным.

      Все возможные для нас цивилизационные самоопределения являются модусами

      этого проектирования и поэтому должны рассматриваться не столько

      теоретически (с точки зрения своей "истинности"), сколько экзистенциально

      (с точки зрения своей способности мотивировать существование) и

      прагматически (с точки зрения своих следствий). Чтобы производить верные

      разметки, наш взгляд, иными словами, должен быть - предвзятым.

      Говоря о различных возможностях самопроектирвания, впору вспомнить ту

      дихотомию идеальных типов ("Америка" и "Израиль"), о которой я писал на

      предыдущей неделе. Если государство - говоря в парафразу Андерсону - это

      "воображаемое сообщество", то существуют два стиля, позволяющих его

      "вообразить". Условно говоря, "утопический" и "фундаменталистский".

      "Утопический" проект легитимирует государство через универсальные

      характеристики общественного порядка, абстрагированного от конкретики

      "места" и "времени". "Фундаменталистский", напротив, легитимирует

      государство, обращаясь к его пространственно-временной генеалогии и

      предпринимая "возобновление истоков".

      "Проектировать" российское государство в чисто "утопической" манере - как

      "гражданское общество", как "правовое государство", как "Запад" - в самом

      настоятельном смысле невозможно. Пространство локализации "утопии" в

      принципе "случайно". Но пространство нашей страны является слишком большим

      и странным, чтобы непринужденно выглядеть в этом качестве. Когда Россия

      абстрагируется от вопросов своего географического смысла, ее "большое

      пространство" тут же оказывается "больным" пространством: неуклюже

      раскинутым полудохлым медведем, которому не остается ничего иного, кроме

      как стать символической добычей других - концентрически оформленных -

      "пространств". Наиболее отчетливо этот вывод артикулировал Владимир

      Каганский, назвав Россию "Великой Полипериферией": конгломератом

      "феноменов, фокусы которых вынесены за пределы российского пространства".

      Сама по себе формулировка, надо признать, небеспочвенна, и именно потому

      она должна представлятсья нам вызовом. Россия и в самом деле будет

      неуклюже разросшимся конгломератом провинций, "великой полипериферией",

      если не сумеет оправдать свое пространство через его

      цивилизационно-исторический смысл. Значит, ответом на вызов

      "полипериферийности" может быть только некоторого рода "фундаментализм".

      Наиболее весомыми из претендующих на эту роль стратегий можно по праву

      признать две уже хорошо известные идеологемы: "Россия-Евразия" или "остров

      Россия".

      "Островной" вариант фундаментализма вполне ясен из слов Цымбурского, когда

      он спорит с идеей "полипериферии": "Почему никто не видит нелепости всего

      этого? Разве на наших глазах от России не отслоились периферии, как раз и

      представлявшие переходы от нее к соседним цивилизациям, разве не

      выделилось ее доимперское культургеографическое ядро с прочным и

      абсолютным преобладанием русских?". Россия как бы отступила во "внутреннюю

      цитадель", вокруг которой - евразийский Лимитроф, пояс переходных

      состояний и периферий.

      Если в этом случае смысл пространства вытекает из реконструкции

      собственно-российского цивилизационного опыта, то евразийство производит

      свою смысловую сборку принципиально иначе. Оно вводит в игру новую

      метафизическую сущность: "Евразию". Если оставить за скобками

      ложно-научную претензию термина, то речь идет о гештальте, который "стоит

      за" эмпирической реальностью пространства и как бы "вдыхает в него душу".

      Собственно, проектный смысл евразийского фундаментализма состоит в том,

      чтобы "эмпирическую реальность" привести в соответствие с "подлинной".

      Фундаментализм, вообще, представляет собой довольно лукавую вещь. Он

      содержит внутреннюю отсылку к "подлинному бытию". Но "подлинное бытие"

      рассматривается как "утраченное" и, следовательно, подлежащее новому

      конструированию - а это развязывает руки "проектному мышлению".

      Фундаментализм ничего не "возобновляет", а скорее выдумывает заново,

      возводя "утраченную истину бытия" в ранг рефлексии и сознательной

      манипуляции. То есть он является сугубо "современным" явлением и возникает

      на почве того "позднего" отношения ко времени, которое описывает Андерсон:

      "Памятники, храмы, записи, могилы, артефакты etc., - это прошлое

      становится все более и более недоступным для нас, внешним по отношению к

      нам. В то же время мы чувствуем, что нуждаемся в нем как в своеобразном

      якоре. Но это означает, что наше отношение к прошлому сегодня более

      политично, идеологично, спорно, фрагментарно и даже авантюрно, нежели в

      прежние времена".

      Эти слова довольно точно характеризуют интеллектуальный типаж евразийских

      конструкций, которые и впрямь по особенному "авантюрны". Причем не только

      по отношению к прошлому, но также к будущему и настоящему.

      Если приглядеться к текущему моменту, то в нем заключена своя большая

      ирония над метафизическим разумом евразийца: история позволяет себе

      игнорировать непреходящую истину Доктрины. Так было в случае с

      "геополитическим выскочкой" Гитлером, так случилось с "исламским

      самозванцем" Бен Ладеном: сюжетика мировой борьбы вновь и вновь сбивается

      с "двоичного кода". Вместо того, чтобы воспроизводить "геополитически

      корректную" схему "атлантизм" - "евразийство", мир разыгрывает перед нами

      бессмысленную и беспощадную битву "универсального Вавилона" с собственной

      тенью.

      Кстати, подавать в этом контексте свою, "евразийскую" заявку на

      биполярность значило бы и впрямь сыграть двусмысленную роль "провинции

      Афганистана".

     

         Источник: http://www.russ.ru/politics/20011221-re.html

 

        

                                   В библиотеку                                                         На главную страницу