Дмитрий
Тараторин
Теория евразийского
государства
Имя Николая Алексеева известно
значительно меньше имен прочих лидеров
евразийства, что совершенно не
соответствует той роли, которую он сыграл в
формировании идеологии и развитии
движения. А.С.Изгоев, характеризуя
вождей евразийства и определяя
Сувчинского и Святополка-Мирского как
левых, а Савицкого и Трубецкого как
хранителей ортодоксии, заметил, что
Карсавин и Алексеев стоят в этом ряду
особняком. И хотя политические
взгляды их существенно отличались (если
Карсавин в конце 20-х примкнул к
левым, то Алексеев вместе с Трубецким,
Савицким и Ильиным резко выступил
против идей, пропагандировавшихся их
печатным органом - газетой "Евразия")
общее действительно было. Оба они
присоединились к движению в середине
20-х годов, когда основные его ориентиры
уже были определены, хотя и не
получили еще детального обоснования. И
тот и другой до революции уже были
известными учеными, и каждый из них,
присоединившись к евразийству,
стремился дать ему твердую теоретическую
базу. Карсавин - философскую,
Алексеев - правовую. Оба, хотя и не были
в числе отцов-основателей -
творцов софийского манифеста, тем не
менее, практически сразу вошли в
руководящее ядро движения. Только, если
Карсавин вскоре после раскола
отходит от евразийства, Алексеев до конца
остается верен истинному
исповеданию идеи-правительницы. Он,
безусловно, был первым и ведущим
теоретиком нового права, которое призвано
было послужить базой для
построения невиданной в мире
государственности великой России - Евразии.
"Утрата национальной формы
судопроизводства есть максимум
денационализации"Алексеев видел одну
из важнейших задач евразийцев в том, чтобы построить
систему права, основанную на исконно
народных представлениях о правде и
справедливости. Он указывал на абсолютную
ложность мнения либералов о том,
что русский народ жил в отсутствии
правосознания - напротив, "он жил в
состоянии правосознания развитого, но
отличного от правосознания народов
западной культуры". Имперский период
был характерен разрывом между правом
писаным и народным, что и послужило одной
из причин революции. Для
русского правосознания всегда было
характерно свободное "субъективное
право", основанное на судейском
усмотрении, на совести и на Боге. Если
крестьянин свято чтил обязательства перед
своим же братом крестьянином, то
обмануть помещика он за грех не считал.
Дифференцированным было и
отношение к собственности. Если к
продукции, произведенной человеческим
трудом, отношение было проникнуто почти
религиозным уважением (так, кража
скошенного сена считалась несмываемым
позором), то правом абсолютной
собственности на землю не мог, по этим
представлениям, пользоваться ни
человек, ни община. Земля - Божья.
Собственность же возникает там, где
приложен труд. Поэтому идея
национализации земли - идея глубоко народная.
Советская власть была признана народом,
поскольку многие ее аспекты вполне
соответствовали его представлениям. Так и
"революционная законность", и
субъективное право не противоречит
вековым традициям. Более того, находясь
в постоянной оппозиции к
"барам", народ против вмешательства государства в
личную жизнь никогда не возражал. За
правильной народной властью права
ограничения личности признавались
полностью. Оторванность же труда от
производственного организма, "взгляд
на него как на частное соглашение с
предпринимателем, как на вопрос только
рабочей платы, " все это не
уживается с народными представлениями,
считающими, что без труда нет и
производственной деятельности и что
интересы труда в процессе производства
глубоко органические".
Судопроизводство также должно быть
приведено в соответствие с народным
пониманием "правого суда", ведь
"судебная функция - один из первых
атрибутов государственной власти".
Ни одна из областей государственной
жизни не указывает так на национальные
особенности, как судопроизводство.
Утрата национальной его формы означает
максимум денационализации, что,
собственно, и наблюдалось в период
империи, когда сначала насаждалось
германо-прусское, а затем
романо-либеральное судопроизводство. В русском
суде до 1649 года всегда присутствовал
староста - представитель народа.
Затем суд полностью перешел к чиновникам.
Так называемые "прогрессивные
инициативы" Александра II, и в их
числе суд присяжных, народом были
встречены абсолютно равнодушно. Алексеев
отмечает, что в эмиграции широко
было распространено мнение: "возврат
к уставам Александра II невозможен,
потому что они слишком хороши".
Евразийцы же утверждают, что они не
соответствуют народному сознанию, а
значит, попросту непригодны. "Пришла
пора покончить с тем наивным чисто
интеллигентским предрассудком, что в
романской либеральной теории
судопроизводства лежит некоторая абсолютная
истина, и непризнание ее равно
политической измене и нравственному
падению".
Русское и западноевропейское правосознание
абсолютно по-разному понимают
такие основополагающие категории как
право и обязанность. В
романо-германском обществе
"обязанность признается, только уступая
давлению. Так идейно было построено
западное государство. Люди
договариваются о власти, учреждают
государство как торговую компанию.
Безусловная обязанность здесь одна: не
тронь меня, остальные все условные.
" Западная жизнь породила
собственнический эгоизм, вещепоклонство,
формализм в представлении об
обязанностях. Государство на Западе только
ограждает от грабежа (своего рода ночной
сторож), то есть мир
собственников в пределе должен стремиться
к уничтожению государства.
Евразийский взгляд на государство
отвергает либерально-демократический
релятивизм и ставит государству
положительные задания народоводительства
во всех областях общественной жизни.
Представление о государстве как о
торговой компании, основанной множеством
независимых и несвязанных
собственников, абсолютно чуждо российской
истории. "Наша государственность
строилась на преобладании отношений
обязанности над началом права". В
России не было представления даже об
абсолютном праве на власть монарха,
оно было сопряжено с сознанием
нравственных обязанностей, на нем лежащих.
Существовали, конечно, в Московском
царстве разные точки зрения, но
наиболее последовательно отстаивали
взгляд, что правообязаны и царь, и
подданные, Нил Сорский и заволжские
старцы. Тенденции к ограничению
царской власти существовали даже у Иосифа
Волоцкого, считающегося
идеологом самодержавия. Игумен Волоцкий
утверждал, что православный не
обязан признавать правительство, которое
перестало стоять на стороне
истинной веры. Именно это было критерием
властителя. Поэтому Петр, а не
Иван Грозный, слился в народном сознании
с образом антихриста. Именно
несоблюдение монархом своих
фундаментальных обязанностей "блюсти правду
Божью" дает народу право на
неповиновение. При Петре раскольники отходят
от постулатов христианской лояльности по
отношению к государству. Их
охватывают апокалипсические настроения.
Послепетровское государство
раскольники рассматривали как зло. Типы
его подразделяются по степени
нарастания злого начала на
безблагодатное, богопротивное и богоборческое.
Вывод они из этой ситуации делали
следующий: "Кто силен, пусть борется с
сатаной, кто же пуглив и имеет страх,
пусть уходит из мира". Социальная
доктрина некоторых толков раскольников
формировалась на основе слов Иоанна
Златоуста о том, что самые слова
"мое" и "твое" происходят от дьявола.
Безпоповцы построили ряд общин на полном
самоуправлении и выборности
руководящих лиц. Велик был процент
раскольников в пугачевщине, движении
реставраторском, ориентированном во
многом на Московскую Русь и даже более
древние времена. Пугачевцы выступали
против сословного права на власть
дворянства, которое также было
несвойственно для России и являлось чисто
западной идеей. В ходе движения
провозглашался лозунг "свободы для всех
быть вечными казаками". Анализируя
устное народное творчество, Алексеев
отмечал, что в былинах, хранивших подлинно
национальное мироощущение,
"Россия представляется землей, где
свободно, чисто анархически возникают
властные отношения, не долг повиновения,
а свободная воля, основа
взаимоотношения князя с богатырем".
Основываясь, в том числе и на данных
этого анализа, Алексеев утверждал, что,
несмотря на приоритет обязанности,
идея правомочия в виде вольностей
казацких и крестьянских глубоко жила в
сознании русского народа. Однако эта идея
в корне отличается от западной
трактовки права.
На Западе право есть норма или
совокупность норм. "Права, следовательно,
являются несущественным придатком норм, и
правовая система ничего не
теряет от того, что в ней полностью
отсутствует идея правомочия". Упорное
стремление к широкой регламентации
социальной жизни путем установления
принудительных норм характеризует
романо-германский мир. Таким образом,
западная терминология абсолютно
неспособна выразить правовой эйдос
Евразии. В евразийском государстве,
построенном на базе подлинно
национального права, ведущий слой был бы
проникнут мыслью, что власть не
есть только право, но и обязанность, а
если управляемые являются
носителями не только обязанностей, но и
привилегий, свобода понималась бы
не как свобода договора, но как свобода
органической принадлежности к
целому.
Партия или орден?
Формулируя основные задачи национальной
правовой мысли, Алексеев целью
своей ставил моделирование грядущего
государственного устройства. Тогда, в
середине и конце 20-х, евразийцам еще
казалось, что эти теоретические
построения воплощать в жизнь доведется им
самим. Вопрос о том, должно ли
движение оформиться в партию и какой образ
действий необходимо избрать,
был крайне актуален. Алексеев писал:
"Евразийцы не исповедуют западной
религии общественности и не считают,
следовательно, что решение социальных
вопросов есть последняя и наиважнейшая
проблема человечества. Оттого наши
задачи не покрываются ни политикой, ни
планами социальных преобразований,
как у социалистов. В этом случае
объединение наше, если характеризовать
его по моменту целевому, ближе стоит к
религиозному ордену". Он отмечает,
что практика иезуитов и масонов,
осуществлявших свое влияние в гораздо
более тонкой и в то же время эффективной
форме, нежели политические
партии, должна быть принята на вооружение
при определении методов
конкретной работы. Однако евразийцы
"восточники", а западные образцы
функционировали в иной культурной среде.
В России же существовала общность
заволжских старцев, продолжателями дела
которых должны осознать себя
евразийцы. "Мы призваны начать
строить Россию ' Евразию по заветам
старцев, наполняя эти заветы новым
историческим содержанием". Из политики
же масонов и иезуитов следует перенять
практику воздействия на актуальную
ситуацию посредством других партий, члены
которых могут и не осознавать,
что являются инструментами в чужой игре.
Перед евразийцами вставали
совершенно конкретные вопросы, касавшиеся
возможных вариантов политики их
организации в зависимости от изменений в
расстановке политических сил. Все
многообразие вариантов сводилось к двум
основным:
1) место и роль евразийцев в
государстве, построенном не по советскому
образцу;
2) в евразийском государстве.
Первый вариант подразделяется на
различные случаи, в зависимости от того,
каким образом будет эволюционировать
советское государство. Переход к той
или иной форме многопартийного
государства в западном смысле
рассматривался евразийцами в качестве
одного из наихудших возможных
исходов. "Вступление на означенный
путь означало бы, что творчество
политических форм закончилось, революция
угасла, наступает царство
задворков Европы, чего, в сущности, и
желают все наши, с позволения
сказать, прогрессисты". В этом
случае надо выступить как политическая
партия. Если это будет демократия в стиле
Керенского, то евразийцы должны
стремиться к ее свержению. Если это будет
государство в формах фашизма или
режима Пилсудского, "то мы будем тем
главным хребтом, около которого будут
складываться и кристаллизоваться новые
демократические силы, и который
ростом своим будет преодолевать
ограниченность, присущую названным
европейским явлениям". В случае
прихода к власти личного или коллективного
Бонапарта, который, отвергнув
коммунистическую идеологию, будет нуждаться
в политических идеях, задачей становится
просочиться в этот режим, стать
его мозгами, и руками режима построить
свое государство. Алексеев
рассматривал и вариант прихода к власти
евразийцев путем переворота. Каким
будет евразийское государство -
многопартийным или евразийцы будут
единственной партией, будет ли оно
демократией или диктатурой? "То
государство, которое мы стремимся
построить, будет демотией, это значит,
что оно должно соответствовать народной
воле, а не воле случайного набора
граждан. Государство строится не на
механической сумме мнений, а на
народном суверенитете, организованном и
органическом. Народом евразийцы
называют совокупность исторических
поколений, прошедших, настоящих и
будущих, образующих оформленное
государством единство культуры. Конечно, в
таком виде он политически недееспособен и
должен действовать через
заместителей, но таковым нельзя считать
кучеобразную массу людей,
достигших 18 или 20 лет".
Современная демократия есть олигархия взрослых
граждан над нацией как целым. В
евразийском государстве должен соблюдаться
баланс между статическим и динамическим
принципами. "Демократическая
динамика общественного мнения есть род
общественной неврастении". На самом
деле в любом самом демократическом
государстве существует некоторая
политическая константа, она должна быть
опознана и ясно сформулирована.
Евразийцы стремятся зафиксировать
"путеводную идею" государства как
целого, его основное призвание, его цель.
Идеократия есть государство
стабилизированного общественного мнения.
Народное голосование в такой
системе призвано дать стабилизированной
народной воле конкретные
приложения к частным случаям
государственной жизни. В евразийском
государстве партии будут заменены
реальными общественными слоями, это
будет строй, в котором определится
ненужность партий в смысле
многопартийности. "Мы не хотим,
чтобы избирателю его мнимые интересы
вколачивала партия, мы стремимся к тому,
чтобы избиратель сам уяснил эти
интересы и отобрал людей, которые
окажутся истинно способными выражать
волю нации как некоторого органического
целого. Смысл государства в том,
что оно объединяет и гармонизирует
свободную и бессознательно направленную
на интересы целого деятельность составляющих
его индивидуумов".
По заветам старцев
Алексеев утверждал, что для евразийцев
есть только одно абсолютное право
человека, рядом с которым все прочие -
права частные и относительные, это
- право на "внутреннее духовное
развитие". Отрицая это право, в человеке
уничтожают качество быть человеком и
делают нормальное развитие
государства невозможным. Праведное
государство призвано создать такие
условия, при которых человеку дана была
бы возможность на полное духовное
совершенствование, на достижение Царства
Божьего. Все остальные права и
свободы: печати, неприкосновенности
частной собственности и т.д. ценны не
сами по себе, а в той только степени, в
какой они служат духовной жизни
человека. Праведное государство должно
решительно бороться с теми
социальными условиями, в силу которых
человек стихийно попадает в
обстановку, лишающую его всякой
возможности духовного развития.
В сегодняшнем мире крайне сократились
возможности отшельнической жизни.
Человеку некуда уйти от государства.
Человек рождается "объектом
хозяйства", за которым не признается
никаких прав духа. При капитализме
происходит "экспроприация духовного
мира у пролетария". В отличие от
социалистического государства,
государство праведное на решение проблемы
нищеты смотрит не как на самоцель, но
лишь как на средство. "Царство
всеобщего достатка, даже богатства, может
быть по существу своему просто
большой свинарней, в которой жрут и валяются в грязи". Для того,
чтобы
избежать самой возможности возрождения
противоестественного строя
капитализма, необходимо помнить, что
экономические пути Евразии
принципиально иные, нежели у Запада. Идея
духовного служения должна
пронизывать все государственные структуры
снизу до верху. Ведь качество
государства зависит не от внешних форм
или названий, но от внутреннего
отношения правящих к управляемым. Государство
должно управляться только на
началах социального служения и
жертвенности. Только новая партия (своего
рода духовный орден и союз лиц, готовых
служить евразийской
идее-правительнице) способна стать
основой государственной власти Евразии.
Партию должны объединять чисто
корпоративные идеи чести, честности,
ответственности, самопожертвования и
солидарности. Все это не значит, что
она будет осуществлять партийную
диктатуру.
"Партия дает людей, которые могут
править". Управлять же должны
государственные органы, которые по
конституции облечены властью. В целом
демократический образ правления
предпочтительнее монархии, так как он
создает условия для оценки правящих по
объективным признакам. Однако
демократия западного образца абсолютно
неприемлема: "если привить у нас
систему прямых выборов, ясно, что она
должно обратиться в голосование за
того, кто всего более пообещает".
Функция ведущего слоя в евразийском
государстве не должна совпадать с
функцией управления. Он является
носителем государственных идеалов, он
должен стать вне и выше технического
аппарата власти. В случае их слияния
ведущий слой вырождается в
бюрократию. Одной из главных задач
ведущего слоя должна стать организация
культуры в различных ее проявлениях.
"Под этим следует понимать единство
внутреннего убеждения в истине, а не
внешнюю регламентацию духовной жизни,
не принудительную нивелировку ее идейного
богатства". Идеократический
отбор основан на власти одной идеи.
Алексеев считает название "эйдократия"
более удачным, так как эйдос, в отличие
от психологически окрашенного
слова "идея", не есть одно из
возможных многочисленных понятий о
существующем, но необходимый, цельный,
сознательно и умственно осязаемый
смысловой лик мира. "Ведущий отбор в
совершенном государстве должен
обладать подобным знанием высшего эйдоса,
должен быть до некоторой степени
одержим им. Другими словами, ему должна
быть открыта высшая
религиозно-философская истина, которой он
призван служить".
В конце 30-х идеальное государство в
своих работах Алексеев начинает
именовать Гарантийным. Он особо акцентирует,
что государство это не
является доктринальным, то есть, не
стремится внушить свое мировоззрение
гражданам насильно. Оно обеспечивает
проведение в жизнь некоторых
положительных социальных принципов и
социально-политических программ,
которые могут рассчитывать на признание
со стороны людей с самыми разными
взглядами. Гарантийное государство
стремится формировать общественное
мнение известной культурно-исторической
эпохи. В отличие от доктринального
оно
построено на общественном признании, а не на исповедании. В этой
конкретизации заметно стремление
Алексеева отмежеваться от тех
"лже-идеократий", которые
победили в Центральной Европе и России. Основой
Гарантийного государства, его юридическим
выражением является "декларация
обязанностей государства". Основные
из них следующие:
1) освободить людей от жестокости
борьбы за существование путем создания
максимально развитой
материально-технической базы жизни, обеспечить
средний уровень зажиточности (принцип
материальной интенсификации
жизни);
2) помимо труда, необходимого для
удовлетворения насущных потребностей,
организовать труд прибавочный, доход с
которого направлять на культурное
строительство (принцип подчиненной
экономики);
3) создать наиболее благоприятные
внешние условия, обеспечивающие, чтобы
свобода не была использована в целях
чисто отрицательных (принцип
положительной свободы);
4) принцип организации культуры как
сверхнационального целого на
многонациональной основе;
5) стремление к вовлечению в
экономическое, социальное и культурное
строительство возможно большего
количества граждан (принцип демотии).
В Гарантийном государстве в идеале
физическое принуждение должно быть
исключено из арсенала средств
государственного воздействия, поскольку
отношения властвующих и управляемых
покоятся на духовной основе.
Представителей ведущего слоя Алексеев
именует гарантами осуществления
государственной миссии; евразийское
государство может быть названо
"демотической идеократией" или
"идеократической демотией". Демократические
средства, в частности, выборы и т.п.,
есть только средства упрочения
демотического порядка. Там, где они
впадают в конфликт с идеей демотии,
они становятся непригодными и отменяются.
Принцип большинства - принцип
чисто технический и относительный.
Воистину суверенной является лишь
основная государственная идея,
"общая воля не творец, но только орган
восприятия идеи". Народ и идея
неразделимы. Идея нема без народа, народ
без идеи слеп.
В конце 30-х Алексеев в последний раз
обращается к разработке евразийского
государственного идеала. В своих
послевоенных работах он уже не
возвращался к этой теме. Видимо, не
потому, что он отказался от своих идей
или же, напротив, полагал, что идеал уже
сформулирован в окончательном
виде. Скорее дело в том, что евразийцы
так и не сумели создать
партию-орден, единственно способную
воплотить грандиозный план построения
новой государственности. А всякое
развитие этой темы в отсутствии даже
потенциального ведущего слоя становилось
бессмысленным. О том же, что сам
он хранил верность принципам эйдократии,
свидетельствуют многие фрагменты
его последних работ. В одной из них он
писал, что характерной особенностью
западной политической мысли нужно считать
веру во всеисцеляющую силу
политических учреждений. Классическим
выражением этой веры можно считать
слова Канта о том, что проблема
политического устройства разрешима даже
для народа дьяволов, так как речь идет не
о моральном или духовном
совершенствовании человека, но о создании
известного физического
механизма, которым люди должны научиться
управлять, и проблема
политического строя тем самым будет
решена.
"Является вопрос: не дошло ли
европейское человечество до кульминационной
точки в росте этой веры и не наступил ли
момент поворота, который
равносилен был бы признанию ценности
другого, ныне забытого и многими
пренебрегаемого плана о совершенствовании
человеческой жизни путем
усовершенствования отдельного человека,
как проблемы первоначальной и
самостоятельной?"
Взято с http://rema.ru:8100/elements/9evrostate.htm