Евразийские парадоксы. Елена Чиняева
В идеологическом вакууме, образовавшемся
после отказа от господства
коммунистической идеологии, оживился
интерес к истории российской
интеллектуальной мысли. Пожалуй, одной из
самых популярных “новых старых”
концепций стало евразийство – теория
единства народов, живущих на
территории Евразии, большую часть которой
занимает Россия. Многочисленные
политические интерпретации евразийства
противоречат сути концепции,
которая действительно заслуживает особого
внимания
Новые песни о старом
Возвращение к интеллектуальному и
культурному наследию прошлого возродило
интерес и к работам русских эмигрантов,
покинувших Россию после революции
1917 года. Уже в начале 90-х годов на
страницах российской периодической
печати появились первые заметки об
интеллектуальной школе евразийцев,
созданной эмигрировавшими русскими
учеными в начале 20-х годов прошлого
века. Не заставили себя долго ждать и
желающие применить наследие
предшественников на практике: термин
“евразийство” стал использоваться в
контексте идеологической и политической
борьбы постперестроечной России.
В июне 1996 года евразийство даже было
упомянуто в официальном документе –
одобренной президентом новой “Концепции
государственной политики в области
национальных отношений”, где
подчеркивался “евразийский характер”
многонационального сообщества народов
России. Евразийскими называют себя и
некоторые общественно-политические
организации России. В середине марта
этого года на свет появилась партия
“Благоденствие”. Она была
преобразована из мусульманского движения
“Рефах”, которое входило в состав
движения “Единство” до превращения
последнего в партию. Принятый
Государственной Думой в первом чтении
Закон о партиях запрещает движениям
участвовать в выборах, что, вероятно, и
побудило лидера “Рефаха” депутата
ГД Абдул-Вахид Ниязова основать новую
партию. Очевидно, господин Ниязов,
бывший до принятия ислама в 1991 году
Вадимом Медведевым, считает, что
мусульманский характер на первых порах
слишком стеснял бы партию (вот
через 30 лет мусульмане составят уже
около 40% населения страны) и потому
решил объявить ее евразийской, надеясь на
вхождение в нее представителей
разных национальностей и конфессий.
Евразийство господин Ниязов понимает
как “братство всех народов России”, а
евразийская партия, по его мнению,
может пригодиться и Кремлю.
20 апреля об образовании нового
общественно-политического движения
“Евразия” заявил его отец-основатель
философ Александр Дугин, поддержанный
раввином Авраамом Шмулевичем и муфтием из
Татарии Фаридом Хазратом
Салманом.
По мнению Дугина, Евразия должна быть
превыше “однополярной глобализации,
интересов отдельных народов, интересов
ислама и классовых и социальных
категорий”. Евразийство, по Дугину, и
является русской национальной идеей,
которую он противопоставляет
либерально-демократической идеологии и
экономическому и политическому засилью
Америки. В свою очередь российские
демократы не раз критически отзывались о
евразийстве. Например, Григорий
Явлинский саркастически назвал Евразию
Азиопой, а лидеры СПС проводили
свою избирательную кампанию в 1999 году
под лозунгами “Хотим как в
Европе”.
История в очередной раз повторяется:
политические интерпретации
евразийства возникли вскоре после выхода
в свет первых работ его
основоположников, которым позже пришлось
заявить о своей непричастности к
политическому крылу евразийства. Их
взгляды вряд ли можно однозначно
противопоставлять
либерально-демократическому мировоззрению. В научном
отношении это была, скорее, попытка
осмыслить развитие континента в рамках
системного подхода, а в идеологическом –
опыт создания основ российского
консерватизма.
Евразийские начала
Согласно теории евразийства, обширные пространства,
располагающиеся между
Европой и Азией, основную часть которых
занимает Россия, составляют особый
географический мир, а особенности
географии России-Евразии стали
определяющим фактором
культурно-политического развития народов, ее
населяющих. С момента своего появления
евразийство часто воспринималось
как одна из вариаций теории
“органического” развития России, которая
родилась в результате спора между так
называемыми славянофилами и
западниками в середине прошлого века.
Сами евразийцы, однако, неоднократно
указывали в своих работах на
фундаментальные отличия своих взглядов от
романтических убеждений славянофилов. В
отличие от последних евразийцы
предпочитали не выделять значение
какого-то одного этнического элемента
для евразийского мира, а рассматривали
его как единый
культурно-исторический и экономический
комплекс, разработав систему
взглядов по различным аспектам развития
Евразии.
Экономист и географ Петр Савицкий считал,
что единство географического
мира Евразии с четко определяющимися
зонами, протянувшимися с запада на
восток, не нарушается Уральскими горами,
которые ошибочно считаются
границей между Европой и Азией. По мнению
Савицкого, экономическая модель
больших континентальных стран, таких как
Канада, США, Китай, или Россия,
принципиально отличается от стран,
которые окружены или имеют открытый
выход к морю. Взаимозависимое развитие
соседних регионов так же важно для
континентальной экономики, как
трансокеанические связи для морских
экономик.
Историк Георгий Вернадский, сын
знаменитого Владимира Вернадского,
биофизика и философа, сформулировал идею
исторических ритмов, придя к
выводу, что процесс образования
государства на евразийских территориях
проходил последовательно через периоды
объединения и дезинтеграции. После
распада скифской, а затем монгольской
империи возникла империя российская.
Объединение огромных евразийских
пространств требовало сильной центральной
власти, которая была общей чертой
евразийских государств. Тем не менее, по
мнению Вернадского, который еще в 1927
году предположил возможность
распада Советского Союза, понимание
геополитического и экономического
единства евразийских регионов может
привести к созданию нового баланса
между центром и провинциями, новые формы
федерации и таким образом разбить
исторический цикл.
Лингвист и культуролог с мировым именем
князь Николай Трубецкой,
основатель фонологии, утверждал, что
различные этнические группы,
населяющие Евразию, объединяет чувство
принадлежности к единому
географическому и культурному
пространству. Поскольку Евразия формирует
специфический географический и
исторический мир, Трубецкой и его коллега
Роман Якобсон, также известный лингвист,
пришли к выводу о существовании
не только лингвистических семей, но и
лингвистических союзов, одним из
которых и является Евразия.
Юрист Николай Алексеев полагал, что
культурно-историческому единству
населения Евразии в большей степени
соответствует
административно-территориальное деление
на провинции.
Национально-территориальную федерацию
евразийцы считали искусственным
изобретением большевиков, преследующих
идеологические цели. Евразийская
теория, которую оппоненты критиковали за
географический детерминизм,
действительно выделяла геополитические
факторы как определяющие в развитии
экономических и культурных образований. В
этом евразийство перекликалось с
теориями известного английского географа
начала века сэра Гальфорда
Макиндера, назвавшего Евро-Азию “осью
мировой политики”, чье место в мире
сравнимо с местом Германии в Европе. В
свою очередь идеи Макиндера
вдохновили немецкого ученого Карла
Хаусхофера на геополитические
построения, использовавшиеся затем
нацистами для обоснования претензий на
захват “нового жизненного пространства” –
обстоятельство, заставившее
Макиндера резко высказаться против
какой-либо связи с немецкими
геополитиками.
Политический соблазн
Впоследствии в евразийских работах появилось
много непоследовательных
моментов: идея евразийского единства
народов стала выдвигаться наряду с
представлениями о православном братстве;
идея свободной церкви
противоречила представлениям о
православной церкви как основном
государственном институте; идея единого
культурного пространства
подрывалась рассуждениями о
“симфонической личности” – государстве,
управляемом орденом “избранных
правителей”. Да и сама интеллектуальная
школа евразийства к началу 30-х годов
превратилась в политическое
движение, дискредитировавшее себя
попытками возглавить антибольшевистскую
эмиграцию. Некоторые евразийцы, как,
например, Сергей Эфрон, муж поэтессы
Марины Цветаевой, даже оказались замешаны
в тайных операциях чекистов за
границей. Как известно, это не спасло
Эфрону жизнь: по возвращении в
Советский Союз он был отправлен в лагерь,
где и погиб.
К сожалению, современные интерпретаторы
евразийства зачастую берут из
этого учения то, что больше подходит для
подтверждения их собственных
теорий. Так называемые “неевразийцы”,
например, используют идею
евразийского единства для геополитических
спекуляций в духе Хаусхофера об
усилении статуса России как сверхдержавы
в случае ее стратегического союза
с Германией. Довольно популярной остается
и иллюзия о том, что единство
народов Евразии – разных национальностей
и конфессий – может развиваться
под духовным руководством русского
православия. А теперь, с легкой руки
господина Ниязова, евразийство
используется и для популяризации в России
политической мусульманской партии.
Забавно, но многие идеи евразийцев можно
найти и в политических программах
демократических партий. Не кто иной, как
Григорий Явлинский, выдвинул в
свое время идею “нового федерализма” и
горизонтальной интеграции регионов
на базе их экономической
взаимозависимости, что созвучно идеям Вернадского
и Савицкого. А сформулированная недавно
Ириной Хакамадой идея правых о
постепенном превращении регионов России в
губернии, которые являлись бы
результатом только административного, а
не национального деления,
полностью соответствует евразийским
представлениям о федеративном
устройстве для России.
Значение евразийства не исчерпывается
неудачными политическими
экспериментами в прошлом. Помимо научного
вклада в изучение больших
географических пространств евразийство
сохраняет актуальность как
позитивная концепция развития
межэтнических отношений внутри России.
Возможно, современным политикам,
действительно, есть о чем задуматься,
читая работы основоположников
евразийства: не делая акцентов на
территориальных и национальных различиях,
они подчеркивают общие ценности
евразийской культуры, для которой
одинаково ценны традиции всех народов,
населяющих евразийские пространства. Идея
евразийского единства не
предписывает определенных форм ее
реализации, что, несомненно, важно в
современном политическом контексте
Российской Федерации. Обращая внимание
на естественность образования
евразийского союза и выгоды его сохранения,
теория оставляет достаточно места для
политического маневра, например для
совмещения на настоящем этапе
национально-территориального деления с
национально-культурной автономией. Все
это – общие принципы, которые могут
быть использованы в процессе создания
консервативной идеологии,
традиционно слабо представленной в
российской политической палитре. К
сожалению, как и 70 лет назад, существует
опасность, что спекулянты от
политики, жаждущие “всего и сразу”,
превратят интеллектуальную концепцию в
вульгарное политическое кредо, безжалостно
раздергивая ее на цитаты и
лозунги для достижения собственных целей.
"Континент", 26 сентября - 9
октября 2001 г.
http://www.continent.kz/2001/18/19.html
В
библиотеку На главную страницу