Н.Гарниц.«И как пчелы в улье
опустелом дурно пахнут мертвые слова»
Это сказал Николай Гумилев, тот,
который утверждал, что «солнце
останавливали Словом, Словом
разрушали города». Гумилев подлинный,
не путать с его сыном Львом,
картонно-феерическим, но востребованным
нашим безвременьем.
Идеи определяют время. Наше время
определяет их подозрительное
смешение и подмена, что наводит на
мысль об отсутствии их
присутствия, что уже прямо
гоголевская бесовщина. При этом,
заметьте, что нет авторитета
церкви, и даже не веет от нее реформой;
авторитета культуры, ввиду ее
полного отсутствия в данный момент и в
данном месте; никаких моральных
человеческих авторитетов, ибо не
вовремя ли изничтожены и Сахаров, и
Мень? Что до мракобесия
Солженицына, то тут, извините,
конъюнктура, та самая подложка,
которая и нормирует поведение
самопровозглашенной национальной
элиты. Но ничто из ничего и не
берется. Все имеет свою предысторию,
объяснение и причинно-следственную
связь.
Двадцатый век -- век нашей
национальной трагедии, потому что
революция октября семнадцатого, в
которой мы доныне не раскаялись и
от которой доныне не открестились,
не дав себе даже труда осознать
весь ее ужас, а продолжая ее в
самих себе, была совершена не только
руками люмпенов, но и под
водительством люмпенов-образованцев, к
русской культурной традиции не
принадлежавших, кое-как образованных
потомков Пугачева и Стеньки Разина.
И, если Пугачев вороненок, то
ворон уж точно Ульянов-Ленин. И
она, обратившая в люмпенов за
семьдесят лет весь народ, русскую
культурную традицию изничтожила
под корень.
Прервалась связь времен. И в этом
смысле не закончился «настоящий,
не календарный» двадцатый век в
нынешней России. Обесценены идеи,
девальвированы суть вещей, смысл,
правда, совесть и разум,
последний, как критерий, отвергнут
и выброшен. Нас поразила слепота,
немота, глухота, мы не хотим знать
где добро, что зло.
Я сознательно не касаюсь тех
процессов развития мысли и духовной
жизни, которые происходили на Западе в двадцатом веке. Именно
потому, что они жили, а мы нет. Они
жили, дышали, любили,
ненавидели, ошибались, совершали
преступления против самих себя и
своей, гуманистической по сути,
духовной традиции. Но это все они.
И, хотя процесс познания един и
неразделен, и, хотя они питались
плодами русской культуры
девятнадцатого и начала двадцатого века,
как своими, общеевропейскими, мы в
это время умудрились выпасть из
жизни, из истории. Этакого кульбита
ни один просвещенный народ
никогда на памяти двухтысячелетней
истории нашей цивилизации не
совершал. А мы вот и такое можем!
Ушиблись, конечно, головой,
вытрясли собственную душу из тела, будем
ли еще и живы-то? Но потому мы
великий европейский народ, что наша
сила отнюдь не в могуществе
империи, не в количестве и качестве
флота и армии, и даже не в большом
экономическом рывке, хотя хорошо
бы! А потому, что мы и окаянный
двадцатый век переживем, как
пережили татар, Грозного, смуту...
Да, у нас сейчас нет ни одного
гениального гуманитара, ни одного
общенационального писателя, поэта
художника или философа. У нас нет
культурной традиции и ни одной
исторической или философской школы.
И даже наши реформаторы,
склонные к техницизму, поэтому
оказались в вакууме. А ведь к концу
девятнадцатого века у нас уже была
гуманитарная традиция и высокие
историческая и философская школы...
Да, у нас нет элиты. Но ведь
главный результат петровских реформ
-- говорящая и мыслящая Русь. От
Пушкина до Соловьева, Шпета и
Федотова. Значит, надо восстановить
традицию, надо вернуться к той
единственной нужной точке и связать
эту нить Парки, нить жизни,
дыхания, мысли и судьбы. И это легче,
чем было пройти путь до Петра, и от Петра до
«люблю тебя ,Петра
творенье». Если русская культура
18-19 века -- это горные хребты,
несшие «наше все», то на рубеже
19-20 веков, культура разлилась
вширь, укоренилась в университетах
и журналах, наши мыслители
осознавали мир и все его бытие
через Россию. Они успели написать нам
великое послание отречения от
смерти-революции, -- это Вехи (первые
и вторые) и совершить, уже
изгнанные навсегда, подвиг утверждения --
торопясь и сбиваясь, изложить нам
то, какой они хотели бы увидеть
Россию возрожденную. Они спасали не
себя, не абстракцию, не идею,
они спасали нас, которых не знали,
но знали, что будет Россия, а это
и есть мы. Эти интеллигенты, не
гении, не корифеи, существовавшие
легко и естественно в
демократической традиции русской культуры ,для
нас залог духовного возрождения,
право на возможность думать и
творить на нашем языке. Да еще в провале
самоизоляции здесь тянули
песню плача отверженные поэты от
Ахматовой и Хармса до Галича и
Высоцкого...
Мы обязаны вернуться к тем, кого мы
издали, напечатали и постарались
тут же забыть -- Г. Федотову, Г.
Флоровский, А. Кизиветтеру, Н.
Бердяеву, Ф. Степуну... Постарались
забыть, потому что все, кто
сейчас претендует на место и звание
духовных вождей -- суть
самозванцы, либо нахватавшиеся
самых модных западных идей,
спекулянты и верхогляды; либо такие
же конъюнктурщики, но в
заплатках и обрывках всех старых
консервативных и националистических
идей. Советские образованцы
привыкли обслуживать идеократическую
власть, в эмиграции был слишком
силен национализм, имперский
шовинизм, и, когда они встретились
в девяностом году ,начался этот
маскарад идей призраков,
перетекающих друг в друга.
В одной старой европейской
легенде владетельный князь позвал во
время чумного поветрия гостей на
маскарад, чтобы насмеяться над
смертью. Но сама чума под маской
вошла к нему в дом... Для нас это
возможность кошмара любого
тоталитаризма. Мы пританцовываем в
нетрезвом виде на тонкой проволоке
над бездной... И только, если сам
Бог захочет, бездну перейдем.
Все бесы нашей истории, подменяя
друг друга и свиваясь в хороводы, в
немыслимых комбинациях пляшут у нас
перед глазами, застят нам белый
свет, губят остатки здравого смысла
и трезвого взгляда на вещи и
тьмы авантюристов-люмпенов как
паразиты подпитываемые этими бесами
питаются уже нами.
И, если для реформаторов, главная
проблема -- как избавиться от
теневой экономики, то мы должны
понять, что от люмпенизации сознания
избавиться -- тоже спасение. Ее
порождают чудовища
безответственности, корысти,
безделья и бездумья, -- главных
наследий советской власти советским
людям.
Я не собираюсь в формате этой
статьи даже перечислять, не то что
комментировать происхождение различных
идей -- бесов. Мы вернемся к
этому вопросу и не один раз, ибо
видим в этом главнейшее
предназначение нашего издания. Но
нужно сейчас вспомнить о том, чем
было наше диссиденство и какие встречные
идеологические диверсии и
технологии, зародившиеся в умах
всевозможных сусловых и андроповых в
недрах известного ведомства,
применялись и раскручивались вплоть до
91 года, и, пережив, всяческие
метаморфозы, здравствуют по сей день.
Нравится это нам или нет, но
советские диссиденты были на редкость
разношерстной и разномастной
толпой, где преобладали националы,
пожалуй, из всех, относительно
бескорыстные. Но их всегда, со времен
сталинских гулагов мало
интересовала судьба России, ибо все беды
своих народов во время правления
коммунистов они связывали с
русскими, как с основными
носителями идеи, по их мнению. Собственно
же российские инакомылящие,
исключая горстку правозащитников,
окружавшую Сахарова и являющуюся
нашим моральным национальным
достоянием, никакого отношения ни к
демократии, ни к либерализму не
имели. К слову сказать, эта горстка
правозащитников так и осталась
невостребованной ни властью, ни
обществом. Очевидно, последние
полагают, что демократию не надо
выстрадать, в нее можно просто
перейти, как из точки А в точку Б,
чисто механически. Права же
человека стали просто социальной
нишей для прикормки своры негодяев
и люмпенов. Мы попросту скопировали
американскую модель, начисто
проигнорировав процесс становления
оной модели на исторической
родине. Не то что права, а и самая жизнь
человеческая, у нас ничего
не стоят... Впрочем, мы научились
профанировать и выборы ,и любую
демократическую процедуру. Вроде,
как обезьяны перед зеркалом,
одеваемся в человеческое платье.
Все это из той же чертовой
бесовщины проистекает, и на то же
люмпенизированное сознание ложится
в строку!
Подавляющее большинство наших
диссидентов были носителями всех видов
русского мракобесия, причем,
наподобие духоборов, фанатиками,
офанатевшими на тех обрывках
изношенных одежек старой
шовинистической и консервативной
мысли, которые достались им на
разных помойках познания истории,
потому что истинное образование, а
равно и информация были для них
закрыты. Слишком часто тюрьма,
лагерь, отсидка становились
трамплином большой карьеры на западе,
где в виду Холодной войны и
собственного невеликого познания и
интереса к России, любой подобный
товар шел за очень хорошую цену.
Получался взаимовыгодный поток
спекуляций на «любви» к родине. Но и
к этой теме мы вернемся в ближайшее
время и рассмотрим ее сколь
возможно детально и показательно.
Что касается позднесталинского и
раннебрежневского освоения наследия
Победоносцева и Союза русского
народа с кривоприлепленными к ним
Леонтьевым, Ильиным и Шмелевым, то
тут, несмотря на полную
доступность и изобилие информации,
налицо отсутствие динамичного,
идеологического мышления, так
сказать несовпадение масштаба думающих
на тему с самою темой. Ну и убогие
конструкции, которые в результате
были гордо явлены всему свету в виде всевозможных «памятей», «Нашего
современника», «Молодой гвардии» и
венца творения --
гиперсюрреалистичных
декоративно-исторических панно маэстро
Глазунова. В конечном итоге все эти
разработки так и остались бы
страшилками и игрушечным оружием
против демократического движения и
реформ Гайдара. Ах, если бы реформы
не останавливались...
Но, утверждая сейчас, что элиты
нет, мы должны помнить о природе и
характере нынешней власти. Она, как
и любая настоящая (хоть она и
кажется игрушечной), имеет
инстинкты этатические, авторитарные и
остро нуждается в консервации
безвременья и бездумья. А
бездуховность уже и возжелала
заменить псевдодуховностью. Отсюда все
эти копошения конструирования
вокруг национальной идеи. О, астрально
актуальный старец Филофей. Не он ли
наш Вечный Жид, в облике
Вернадского, Леонтьева и т. д. и т.
п. Какие-то неясные, безымянные
силы во власти, как всегда ни перед
кем не ответственные, пытаются
весь этот идейный навозец подгрести
под себя и поспать там лет
тридцать в теплой куче. А что --
принц Лимон спасся же так от
непогоды! Этому поколению
«Чипполино» был читан вслух мамами. Не
ведаю как, но, вероятно, методом
втыка, была избрана фигура Дугина
из невнятного суррогатного
эстетства с его экстравагантной задумкой
модернизации теории евразийства и
учинен съезд. Первый съезд
идеологов, идеологического
движения.
Я слышала своими ушами от очевидца
историю о том, как в 47 году он,
семнадцатилетний, начинающий
антисоветчик в ОзерЛаге, вместе со
Львом Гумилевым, впоследствии
главным творцом геополитических мифов
на базе портретов Русской истории
внимал Петру Савицкому, одному из
основателей старого евразийства.
Савицкий был арестован после взятия
Праги советскими войсками, а все
годы оккупации Праги немцами
возглавлял тамошнюю русскую
гимназию. Не просто так оказывается
некоторые демократические
журналисты всю перестройку пели нам песню
о величии подвига генерала Власова!
Непроницаемых границ для
информации и идей не было никогда,
и, диссиденты, в массе, оказались
оборотной стороной сталинизма,
спаянные с ним неразрывными узами.
Что такое «евразийский соблазн», по
слову Флоровского, и почему он
примерещился после сытного обеда
кому-то в нынешней власти, один из
самых опасных, всасывающий и
синтезирующий опивки и солидаристов, и
сусловцев, -- это тоже наша
следующая тема. Скажу только, что, к
примеру, старые евразийцы принимали
сталинскую империю, всю, включая
рабскую экономику, и хотели лишь
сменить идеократию коммунистическую
на идеократию бытового православия.
А про их этатический утопизм уже
все сказал Николай Бердяев.
Источник:
http://www.peter-club.spb.ru/point/garniz6.html
В библиотеку На главную страницу