"ФИЛОСОФИЯ НЕОЕВРАЗИЙСТВА В КОНТЕКСТЕ ПАРАДИГМ

                     "ПРОСТРАНСТВА" И "ВРЕМЕНИ""

                                              ГАВРИШ Г.Б.

       

      

      СОДЕРЖАНИЕ:

      

      

      

      1.     Возрождение   евразийства   в постсоветской России

      2.     Методология неоевразийства: диалектика "пространства"

              и "времени"      

      3.     Заключение

                                              Введение

      

      Актуальность темы. Современный этап отечественной истории отличается рядом

      новейших тенденций в политико-правовой, экономической и социо-культурной

      сферах. Приход к власти нового Президента РФ В.В. Путина с программой,

      четко ориентированной на "собирание" России и укрепление ее суверенитета,

      резко контрастирует с политикой предыдущего государственного истеблишмента

      (горбачево-ельцинского периодов), которую условно можно обозначить, как

      "наивный оптимизм". Его суть заключается в предположении, гипотезе, что за

      сменой коммунистического режима в СССР на либерально-демократические (по

      западным образцам) режимы постсоветских государств, автоматически 

      последует их вхождение в мировое сообщество, и при том, на равноправных

      началах.

      Однако реальность оказалась иной. Последовавшие за распадом СССР 

      расширение НАТО на Восток, экспансия "american way of life" ,

      межнациональные конфликты, терроризм, захваты заложников, дальнейшее

      расчленение России, разделение власти между региональными лидерами,

      преступными кликами, олигархами, демагогия и бессилие парламентаризма, -

      со всей беспощадностью доказали историческое заблуждение политики

      "наивного оптимизма".

      В сфере идеологий такая ситуация получила свое отражение в так называемом

      "кризисе Национальной идеи", идеи, которая была бы способна вновь сплотить

      вокруг себя гетерогенные социо-культурные ансамбли постсоветского

      пространства, преодолеть все внутренние (национальные, религиозные,

      территориальные и прочие) противоречия и стать фундаментом для

      строительства нового государственного образования - правопреемника общей

      линии, как Российской империи, так и Союза Советских Социалистических

      Республик.

      Одной из таких идеологий является "историческая школа   евразийства  "

      (20-30-е г.г. ХХ века), реанимированная в середине 90-х г.г. в форме

      неоевразийства, взятого на "вооружение" новым Президентом России: "Россия

      всегда ощущала себя евроазиатской страной" (В.В. Путин).

      Возвращение   евразийства   на нынешнем кризисном этапе российской истории

      нуждается в осмыслении, которое должно заключаться в попытке

      проанализировать глубинные метафизические основания евразийской (и

      неоевразийской) философии, с учетом контекстуализации всего

      предшествовавшего ее возникновению, а также накопленного за прошедший

      период (20-30-е г.г. ХХ в. - начало XXI века) массива идеологических,

      политических, государственно-правовых и социо-культурных конструктов.

      Таким образом, можно сформулировать цель настоящей работы, как изучение

      онтологии неоевразийства в глобальном историческом контексте с учетом

      предпосылок его возникновения и парадигматического соотношения с иными

      мировоззренческими системами.

      Для достижения этой цели в работе ставятся и решаются следующие задачи:

      

      

      -        выявить причины возрождения   евразийства  ;

      -        проанализировать основные политико-культурные и экономические

      модели, предлагающие для постсоветской России свои сценарии будущего, и

      дифференцировать их в соответствии с базовыми установками на "разрыв" или

      "преемственность" с прошедшими этапами отечественной истории;

      -        показать специфику неоевразийской методологии, "снимающей" в

      отличие от других моделей противоречия между "белыми" и "красными",

      "правыми" и "левыми" секторами политического спектра;

      -        продемонстрировать метафизические корни неоевразийства в

      парадигме "пространства" и диалектику его соотнесения с философскими

      системами парадигмы "времени";

      -        предложить классификацию различных версий современного

      неоевразийства.

      В соответствие с логикой исследования построена и структура работы:

      введение, две главы, заключение и список литературы, насчитывающий  76

      позиций.

      

 

 

      Глава 1. Причины возрождения   евразийства   в постсоветской России.

      

      90-е годы в России ознаменовались "системным кризисом" идеологий.

      Стремительный и неожиданный распад Союза ССР дал толчок к росту

      деструктивных тенденций во всех без исключения сферах общественных

      отношений на территории постсоветских государств. Прежние модели

      государственно-правового, политического, территориального, экономического

      и  социо-культурного обустройства реальности оказались отвергнутыми и

      маргинализированными. Возникла острая потребность в новой "национальной

      идее" для России конца ХХ века.

      Даже без обращения к богатому эмпирическому материалу, имеющемуся по

      данному вопросу, можно выстроить гносеологическую модель, которая бы

      парадигматически описывала возможные сценарии для России -правопреемницы

      СССР. Методологически таких сценариев может быть только два. Во-первых,

      это продолжение традиционной преемственности, и, во-вторых, ее разрыв.

      Здесь и начинаются первые трудности: в каком контексте надлежит понимать

      "преемственность" и "разрыв"?  "Преемственность" как относительный,

      хронологический, заключенный в определенные временные рамки  исторический

      феномен (цивилизация СССР), или же, как нечто вне-временное  и в каком-то

      смысле - метафизическое, исходящее из признания уникальной миссии

      русско-российско-советской государственности, которая в тех или иных

      формах реализовывала себя всегда - и на "белом", и на "красном" периодах

      истории. Подобным образом, и проблема разрыва может быть

      проинтерпретирована двояко, в зависимости от того рассматривает ли она 

      "разрыв" как возврат к досоветскому ("монархическому") прошлому или как

      нечто принципиально новое, не имеющее аналогов в прошлом.

      Таким образом, в зависимости от понимания категорий  "преемственность" и

      "разрыв", можно просчитать все потенциальные футурологические сценарии для

      постсоветской России:

      -                        продолжение преемственности в "узком" смысле, то

      есть фактически развитие по логике бывшего СССР с той или иной степенью 

      модернизации;

      -                        продолжение преемственности в "широком" смысле,

      то есть наследование какой-то общей линии, связывающей воедино все

      предшествующие периоды отечественной истории;

      -                        разрыв традиции в "узком" смысле и возврат к

      досоветским моделям ("монархическим");

      -                        разрыв традиции в "широком" смысле и продолжение

      развития по принципиально новым или альтернативным цивилизационным схемам.

 

      В ответ на государственную политику тотального разрыва с прошлым

      перестроечного (Горбачев) и постперестроечного  (Ельцин) периодов,

      окрашенную в очевидно либеральные и антитрадиционные цвета, в обществе

      начались лихорадочные поиски "Национальной Идеи".

      "Национальная идея слева". "Национальная идея справа". "Права человека как

       русская национальная идея". "Русская национальная идея для Израиля".

      "Искатели национальной идеи как фундаменталисты". "Национальная идея и

      Православие". "Национальная идея и фашизм" и др. К этой пестрой картине

      идеологических поисков добавлялась еще и политическая неразбериха среди

      "правых" и "левых".

      Кто такие "социал-демократы"? Чем они отличаются от "либерал-демократов"?

      Кто "правые", кто "левые"? С одной стороны, правыми называют всех

      консерваторов (монархистов, фашистов, ультрапатриотов,

      государственников-реакционеров и т.д.). С другой, коммунисты тоже патриоты

      и государственники, но они - левые. А "Союз правых сил" с очевидно

      антигосударственной (в смысле противопоставления государство - гражданское

      общество) программой относится к правой части политического спектра.

      Все дело в том, что обычный "политологический отрезок"

      (правые-центр-левые) не способен даже приблизительно описать все

      многообразие существующих идеологий. Необходимо ввести еще одно измерение

      с образованием новой "системы политологических координат": в виде

      пересечения экономического и политического отрезков, каждый из которых

      будет иметь своих правых и левых.

      Правые в экономике объединяют сторонников индивидуальных форм

      хозяйствования, частной собственности, неограниченного рынка, либерализма,

      ультракапитализма, торгового строя (Смит, Фридман, Хайек и др.). К левым,

      наоборот, тяготеют сторонники общинного производства, социально

      ориентированной экономики, социализма, противники частной собственности

      (Маркс, Кейнс, Лист и др.). Правое же в узкополитическом смысле - это

      верность национальным традициям, нравственность, этатизм, сакрализация

      власти, религиозность, консерватизм, иерархия. Соответственно, левое -

      либерализация общественных отношений, модернизм, эгалитаризм, отказ от

      традиций, атеизм, защита интересов меньшинств вопреки интересам

большинства

      В итоге мы получили не двухполюсную  схему - "правые" - "левые", а

      четырехполюсную, где идентификация каждой идеологии происходит в

      соответствии со способом сочетания ее предпочтений в политической и

      экономической сферах[1]. Концептуально необходимо определиться, какое

      соотношение правых и левых сил  является аутентично нашим, русским,

      имманентным содержанием отечественной Национальной идеи.

      Каждому из четырех сценариев развития постсоветской России (по логике

      "разрыв" - "преемственность"), которые были описаны нами выше, можно

      сопоставить определенный вариант сочетания терминов "правые" -  "левые" на

      политико-культурном и экономическом уровне, что даст нам четыре версии

      Национальной идеи, так или иначе обсуждаемые в обществе.

      

      Модель ·1. Советская ("красная") модель, преемственность в "узком" смысле,

      сочетание левой политики с левой экономикой.

      

      Модель ·2. Монархическая ("белая") модель, разрыв в "узком" смысле,

      сочетание правой политической ориентации с различными версиями левой

      экономики (от умеренного капитализма до социализма).

      

      Модель ·3. Либеральная ("западная") модель, разрыв в "широком" смысле,

      сочетание различных версий политики (как левой, так и правой) с непременно

      правой экономикой.

      

      Модель ·4. Модель, предполагающая преемственность в "широком" смысле,

      объединение "красных" и "белых", сочетание левой экономики и правой

      политики.

      

      Принципиальное отличие состоит в том, что первые две модели

      государственного (шире - цивилизационного) обустройства России,

      "монархическая" и "советская", уже были реализованы в истории, в то время,

      как две другие только предстоят в виде проектов: "либерального",

      продолжающего линию радикального западничества по отрицанию за Россией

      права на самобытный исторический "маршрут", и "евразийского",

      утверждающего, что и на "белом" и на "красном" этапах истории русский

      народ реализовывал на самом деле единую идеологическую волю, синтезирующую

      правые политико-культурные и левые экономические ценности  (знаменитая

      формула Константина Леонтьева "монархия + социализм"). Таким образом, в

      евразийской (и неоевразийской) перспективе принципиальный дуализм между

      "красными" и "белыми" оказывается "снят". Эту идею очень точно уловил

      Чарлз Кловер, цитирующий в "Foreign Affairs" одного из теоретиков

      современного неоевразийства Александра Дугина:

      "Евразийцы сняли противоречия между белыми и красными на основе широкого

      цивилизационного проекта. Никто кроме евразийцев не представил подобного

      проекта. Он ведет свое начало от 20-х г.г. ХХ века, но столь же действенен

      в 90-х г.г. Другие течения: славянофилы, западники; левые и правые,

      красные и белые, - все исчерпаны, они для ностальгирующих, что-то вроде

      собирания марок или старых машин"[2].

      Именно актуальный кризис государственной идеи 90-х г.г. и последовавшая за

      ним экспансия западных цивилизационных моделей заставила отечественную

      политическую элиту обратиться к "исторической школе   евразийства  ",

      остававшейся до сих пор невостребованной с практической стороны, хотя и

      изобиловавшей интеллектуальными гениями в самых различных областях знания.

 

      "Уже в  заключительной фазе перестройки, когда эрозия коммунистической

      идеологии становилась все более очевидной, многие поборники имперской

      русской идеи отправились на поиски нового связующего звена для всех

      народов и религиозных сообществ Советской Империи и обнаружили для себя

      евразийские идеи - программу движения, возникшего в 1921 году в русской

      эмиграции"[3].

      "Историческая школа   евразийства  " - это идейное и

      общественно-политическое течение первой волны русской эмиграции,

      объединенное концепцией русской культуры как неевропейского феномена,

      который обладает в ряду культур мира уникальным соединением западных и

      восточных черт, а потому одновременно принадлежит Западу и Востоку, в то

      же время не относясь ни к тому, ни к другому.

      Отцами-основателями   евразийства   могут считаться три человека - Николай

      Сергеевич Трубецкой (1890 - 1938), разрабатывавший культурно-этнические и

      идеологические аспекты евразийской теории, Петр Николаевич Савицкий (1895

      - 1968), специализировавшийся на геополитике, географии и непосредственно

      политико-организационной работе, и Николай Николаевич Алексеев (1879 -

      1964), заложивший основы "евразийского права" и альтернативного учения о

      государстве.

      "Этот культурно-политико-правовой триумвират и должен рассматриваться как

      три основные линии евразийского учения, составляющие совокупно абрис

      уникального, полноценного, крайне оригинального, мировоззрения."[4].

      Всего же в движении участвовало более ста человек, из которых наиболее

      активных насчитывалось около тридцати - специалистов в различных областях

      конкретного гуманитарного знания: P.O. Якобсон (совместно с Н.Н.

      Трубецким) - основатель Пражского лингвистического кружка; П.П. Сувчинский

      - музыковед, литературный критик; Г.В. Флоровский - историк культуры,

      богослов и патролог, Г. В. Вернадский - историк и геополитик; В.Н. Ильин -

      историк культуры, литературовед, богослов, и многие, многие другие.

      Каждый из названных здесь представителей "классического   евразийства  "

      (1921-1929), отталкиваясь от имеющегося у него материала и опыта

      (культурно-исторического, географического, политико-правового,

      филологического, этнографического, искусствоведческого и т.п.), ссылаясь

      на него, анализируя и обобщая, обращался к проблематике философии культуры

      и одновременно - историософии, связанной с диалектикой Востока и Запада в

      русской и мировой истории и культуре. Однако именно такой путь построения

      культурфилософских и историософских концепций (от конкретного к

      абстрактному, от частного к общему) придавал моделям евразийцев особенно

      убедительный, доказательственный и наглядный характер. Кроме того, теории

      евразийцев изначально носили характер не столько умозрительный, отвлеченно

      философский, сколько культурологический и междисциплинарный, метанаучный,

      что предопределило специфику всех последующих концепций апеллировавших к

      ним.

        Евразийство   20-х г.г. идейно объединило "осколки России", заброшенные

      в Прагу, Софию, Париж, Берлин, Белград, Брюссель, Вену, Рим. Еще вчера

      олицетворяя собой элиту Россию, они оказались отторгнутыми революцией от

      Родины, на их глазах рушились все старые устои - православие,

      самодержавие, русская культура. Видение этой драматической картины на фоне

      глобальных перемен, которые несла с собой техника в Первой мировой войне,

      и составило ту экзистенциальную базу, на которой формировалось  

      евразийство  .

      "Мы были свидетелями, - писал Н. С. Трубецкой, - как внезапно рухнуло то,

      что мы называли "Русской культурой". Многих из нас поразила та быстрота и

      легкость, с которой это свершилось, и многие задумались над причиной этого

      явления"[5].

      Если романовская империя рухнула так быстро, - рассуждали евразийцы, - то

      не значит ли это, что фундамент был не так уж прочен? А может и вообще

      нельзя говорить о романовской культуре как о русской? - развивали мысль

      более радикальные евразийцы.

      Так получилось, что ответ на частный вопрос о Революции в России стал (в

      соответствии с логикой построения всей евразийской мысли от частного к

      общему) во многом определяющим. Евразийцы предложили совершенно особую

      трактовку этого события и всего русского большевизма. Они полагали, что

      историческая рефлексия правящего класса при дворе Романовых была

      принципиально неадекватной, нерусской, прозападной, антинародной и

      антиправославной. Это привело к преступному развалу Российской Империи и

      довело народную стихию до точки радикального бунта. Поэтому, с одной

      стороны, Революция есть зло (такая оценка естественна, учитывая "белое",

      дворянское происхождение идеологов   евразийства  , что отличает их как от

      большевиков, так и от сменовеховцев), а с другой, зло неизбежное,

      совершенно неслучайное, вытекающее из всей логики русской истории, а

      следовательно, чреватое - как кульминация болезни - новым выздоровлением и

      пробуждением, катарсисом:

      "Революция прежде всего - саморазложение императорской России, гибель

      старой России как особой симфонической личности, индивидуировавшей

      русско-евразийскую культуру, и смерть ее в муках рождения России новой,

      новой индивидуации России. На "facies Hyppocratica" правящего слоя мы

      задним числом ясно улавливаем саркастическую улыбку России, для будущего

      которой нужна была смерть старого правящего слоя, то есть его

      саморазложение"[6].

      Евразийцы видели сущность большевизма в подъеме национального духа, в

      выражении донной Руси, загнанной в подполье еще с раскола и времен

      Петра[7]. Но, одновременно, евразийцы были традиционалистами,

      православными христианами, патриотами, ориентированными на национальную

      систему культурных ценностей, поэтому марксистская терминология

      большевиков была им чужда. Они говорили о православной "прививке"

      большевизму, о возможности использовать большевизм в качестве

      своеобразного бульдозера, расчищающего почву, зараженную со времен Петра I

      болезнью европеизации. Евразийцы полагали, что возможно, отбросив

      200-летний период, на базе допетровской, дораскольной истинно национальной

      культуры, пронизанной духом огненного православия, построить новую Россию.

      Большевики, по их мнению, способны выполнить только первую часть задания -

      расчистить почву, но абсолютно неспособны к созиданию новой культуры:

      "Большевизму, как и всякому порождению духа отрицания, присуща ловкость в

      разрушении, но не дана мудрость в творчестве. А потому он должен погибнуть

      и смениться силой противоположенной, богоутверждающей и созидательной.

      Будет ли этой силой   евразийство   - покажет будущее"[8].

      К такому амбивалентно-евразийскому пониманию Русской Революции примыкали

      представители самых различных секторов политического спектра. Слева -

      крайние народники, левые эсеры, анархисты, старообрядцы, - короче все те,

      кто положительно оценивал именно народный, донный элемент большевизма.

      Справа - консервативные круги, следующие за славянофилами, Данилевским и

      Леонтьевым, которым романовский строй представлялся "либеральным

      компромиссом" и которые видели в большевизме освобождение от

      "романо-германского ига". На аналогичных позициях стояли и русские

      национал-большевики (Устрялов, Ключников и другие)[9].

      Таким образом, формула евразийцев - это "tertium datur", "ни это, ни

      иное". Ни "белые", ни "красные". Ни "правые", ни "левые". Ни "царизм", ни

      "большевизм". Ни "капитализм", ни "социализм". Ни "абстрактный идеализм",

      ни "грубый материализм". Соответственно, и Россия - это ни Европа, ни

      Азия, но  уникальное "месторазвитие", интегрирующее в себе белую

      (славяно-индоевропейскую) и желтую (тюркско-угорскую) расы, стихии Леса и

      Степи, стороны света, традиции Востока и религии Запада, сплавляющее в

      единое целое разнообразные культурные ансамбли, "месторазвитие" под

      названием Россия-Евразия.

      Такая интерпретация отечественной истории, несмотря на всю ее кажущуюся

      очевидность и наличие "евразийского подтекста" уже у Карамзина, Гоголя,

      Хомякова, Тютчева, Достоевского, Брюсова, Блока, Волошина, Бердяева, в

      своей законченной форме смогла возникнуть только в 20-е г.г. ХХ века в

      рамках "исторической школы   евразийства  ", благодаря парадоксальным

      урокам, извлеченным ее теоретиками из Русской Революции.

        Евразийство   - это всегда "третий путь", "невидимый выход", методология

      "tertium datur".

      Уместными здесь будут исторические аналогии с Французской Революцией. Как

      и в случае с евразийцами, кроме банальных оценок этого события справа

      (негативных) и слева (позитивных), существовал и третий взгляд на него,

      получивший название "консервативно-революционный". В отличие от обычных

      "правых" он не отрицал глубинного кризиса в политическом и социальном пути

      Европы, не утверждал безусловной ценности дореволюционного порядка, что

      сближало его с "левыми". Но в противоположенность "левым", и это роднит ее

      с "правыми", "консервативно-революционная" позиция стремилась вернуться к

      такому положению вещей, которое предшествовало не только Революции, но и

      возникновению причин, к ней приведших. В этом смысле, "консервативный

      революционер" является намного более правым, чем сами "правые", но в то же

      время, значительно более левым, чем сами "левые". Третья уникальная

      позиция.

      Именно таким был парадоксальный вывод "Третьего Пути" из уроков

      европейской истории XVIII века, который сделали такие беспощадные критики

      Французской Революции и всего что с ней связано - Жозеф де Мэстр, Луи

      Бональд, Доносо Кортес:

      "Человечество слепо блуждает по лабиринту, вход, выход и структуру

      которого никто не знает, и это мы называем историей; человечество - это

      корабль, который бесцельно то туда, то сюда кидает море, с мятежной,

      грубой, принудительно набранной командой, которая горланит песни и

      танцует, покуда Божий гнев не потопит бунтарское отродье в море, чтобы

      вновь воцарилось безмолвие (Доносо Кортес)"[10].

      Теперь становится очевидным, что евразийцы 20-х г.г. XX века осуществили

      ту же мыслительную, мировоззренческую, логическую операцию в отношении

      Русской Революции, что и "консервативные революционеры" в XVIII веке в

      отношении Революции Французской. Все это есть не что иное, как различные

      версии одного и того же "Третьего Пути".

      Именно этим объясняется идеологическая близость   евразийства   широкому

      спектру самых разнообразных Западно-Европейских "третьепуттистских"

      течений, таких как фаши Италии (Муссолини, Парето, Моск, Пиранделло,

      Папини, Малапарте, д"Аннунцио и т.д.), фалангисты Испании  (Прима де

      Ривера, Ортега-и-Гасет, Унамуно, Мораньон и т.д.), гвардисты Румынии

      (Кодряну, Ионеску, Элиаде и т.д.).

      Однако наибольшую схожесть социокультурного дискурса евразийцев с другими

      версиями "Третьего Пути", мы встречаем в Германии начала ХХ века. Именно

      там особую популярность получило само выражение "Консервативная

      Революция", введенное впервые Томасом Манном и ставшее особенно популярным

      после знаменитой речи Гуго фон Гоффманшталя "Литература, как духовное

      пространство нации", в которой он сформулировал принципы "Третьего Пути"

      для Германии.

      Среди немецких вариантов этой идеологии принято выделять:

      -          во-первых, течение младоконсерваторов ("jungkonservativen"), к

      которому принадлежали Артур Мюллер ван ден Брук, впервые сформулировавший

      концепцию "Третьего Рейха" как эсхатологического "Третьего Царства",

      Освальд Шпенглер, автор легендарного "Заката Европы", Карл Шмитт, теоретик

      антилиберального государства и геополитики, знаменитый социолог Вернер

      Зомбарт и другие;

      -          во-вторых, более радикальное и революционное крыло, так

      называемых, "национал-революционеров" - Эрнст Юнгер, Франц Шаубеккер, фон

      Заломон и т.д.

      -          в-третьих, немецкое национал-большевистское движение, связанное

      с именами Генриха Лауфенберга и Эрнста Никиша, сочетавшее крайний

      антикапитализм с крайним национализмом;

      -          в-четвертых, к деятелям "немецкой консервативной революции"

      относят поэтов Готтфрида Бенна и Стефана Георге, гениального немецкого

      философа Мартина Хайдеггера, отчасти продолжавшего философскую линию

      Фридриха Ницше и сформулировавшего онтологические и метафизические

      принципы "Немецкого Пути", который был синонимом "Третьего Пути", Мартина

      Клагеса, психоаналитика Карла Густава Юнга, знаменитых ученых  Германа

      Вирта, Вильгельма Тойдта, Фридриха Хильшера и других[11].

      Все эти "консервативно-революционные" течения оказали на современное

      неоевразийство заметное влияние, особенно в части касающейся философии

      политики и теории государства, о чем речь особо пойдет ниже.

      

      Таким образом,

      

        Евразийство   = Консервативная Революция = Третий Путь

      

      Возрождение "исторической школы   евразийства  " в постсоветской России

      проходило в форме возникновения неоевразийских течений нескольких

      разновидностей. Одним из самых основных и развивающих все

      "третьепуттистские" коннотации "исторической школы   евразийства  "

      является синтетическая неоевразийская концепция основателя российской

      геополитики, главного редактора журнала "Элементы", советника Председателя

      Государственной Думы Российской Федерации по вопросам национальной

      безопасности, лидера Всероссийского политического общественного движения

      "Евразия" - Александра Гельевича Дугина. Это неоевразийство основывается

      на сочетание нескольких фундаментальных интеллектуальных традиций:

      1.        Идей "исторической школы   евразийства  ", а также отчасти

      близкого к ним русского национал-большевизма (сменовеховство).

      2.        Всего идеологического спектра "консервативно-революционных" и 

      "третьепуттистстких" течений.

      3.        Европейской традиционалистской философской школы (Генон, Эвола,

      Элиаде и др.)

      

      Причины, вновь вызвавшие   евразийство   к жизни и описанные нами в данном

      параграфе, можно условно обозначить как внутренние, имманентные,

      пульсирующие в ткани национального бытия, сокрытые в лабиринтах

      отечественной истории. Однако наряду с ними, можно говорить и о внешних по

      отношению к России причинах.

      Так, американские центры стратегических исследований, коЏторые изучали

      советское общество и назывались советологическими, в последнее время

      поменяли свое назваЏние. Было бы логично предположить, что институты

      идеЏологического обеспечения "холодной войны" отпадут либо будут

      трансформированы для борьбы с экстремиЏстскими формами идеологий.

      Практически же все эти центры, их функции, экспертные составы были

      сохраЏнены, и они стали определяться типовым понятием "ценЏтры евразийских

      исследований". Как видим, американЏская советология, теоретическая и

      практическая дисципЏлина для ведения идеологической войны с СССР, плавЏно

      трансформирована в центры евразийских исследоваЏний. Отсюда проистекает

      название американского фонЏда "Евразия", а термин "ЕвраЏзия" появляется

      также в официальных документах амеЏриканского правительства и в частности

      в докладе преЏзидента США Уильяма Клинтона "Стратегические интересы

      СоедиЏненных Штатов Америки в XXI веке". В нем активно фигурирует понятие

      "Евразия" и, более того, в значении наиболее опасного региона. 3бигнев

      Бжезинский, советник по вопросам национальной безопасности практически

      всех последних американских президентов, выпуЏстил книгу "Великая

      шахматная доска"[12],  целиком посвященную геополитике США на Евразийском

      континенте в XXI века. Следует при этом заметить, что ниЏкаких прямых

      указаний на то, что является объектом исследований этих центров, не

      дается. Тем не менее, терЏмин "Евразия" стал политическим концептом XXI

      века, которым оперирует большинство стратегических концепций Запада

      относительно настоящеЏго и будущего взгляда на мир[13]. Все это вызывает к

      жизни   евразийство   как бы от противного, даже помимо воли его

      потенциальных носителей, самих евразийцев. Такое   евразийство   (и

      неоевразийство) обязательно носит оперативно-политический характер, будучи

      тесно сопряженным со структурой международных отношений и геополитикой. Об

      речь пойдет в следующем параграфе.

 

 

      

      Глава 2. Методология неоевразийства: диалектика "пространства" и "времени"

      

      Центральной категорией   евразийства   (и неоевразийства) является

      "пространство". Именно предельная онтологизация этого понятия переводит

      всю евразийскую и неоевразийскую философию в геополитический контекст.

      Показательно, что одна часть исследователей, интуитивно подмечая данное

      обстоятельство, "мягко" критикует   евразийство   за "географический

      монизм" - преувеличение одного из множества социо-культурных параметров.

      Другая, более последовательная и полярно-противоположенная    евразийству 

       группа оппонентов, брутально доводит указанное противоречие до логически

      неизбежного антагонизма:

      "Иосиф Бродский как-то остроумно заметил, что пространство иерархически

      ниже времени, подчиненнее, несущественней: ставка на пространство -

      характеристика кочевника, завоевателя, разрушителя; на время -

      цивилизатора, философа, поэта. Евразийская идея имеет насквозь

      пространственную основу - границы СССР... Эта ставка бита временем"[14].

      Евразийцы, соглашаясь с тем, что "пространственному фактору" отводится

      важное место, не видят в этом ничего негативного и, как следствие, считают

      критику в свой адрес безосновательной. На самом же деле, причины

      взаимонепонимания сокрыты в тотальной десемантизации самого понятия

      "пространство", и недооценке влияния десемантизации на структуры нашего

      мышления.

      Александр Дугин в работе "Пространство и Бытие" подробно останавливается

      на этом вопросе.

      "Пространство", в современном понимание этого слова, представляет собой

      абстрактную однородную среду, в которой без малейших погрешностей

      соблюдаются все геометрические закономерности ("пространство

      Минковского"). По сути, такое пространство не обладает никаким собственным

      уникальным метафизическим статусом, а выполняет второстепенную

      вспомогательную функцию места, где существуют различные объекты, и что

      очень важно, существуют во времени как универсальной форме поступательной

      смены состояний их существования. Время всецело определяет статус любого

      предмета в зависимости от того, находится ли он в прошлом, настоящем или

      будущем. Бытие, таким образом, мыслится и рассматривается сквозь время.

      Преувеличение фактора времени тесно связано с историцистской парадигмой,

      проникшей в философию в эпоху Нового времени (картезианство) и

      окончательно ставшей доминирующей только в конце ХIХ - начале ХХ в.в.

      ("пространство Минковского").  Теперь бытие помещается в "ускользающие

      пределы настоящего момента". Прошлого уже нет, будущее - еще не наступило.

      Настоящее - неуловимая, постоянно ускользающая, мерцающая точка,

      наделяющая вещи бытийным статусом в момент прикосновения к ним и

      аннигилирующая их уже в следующую секунду.

      "Есть исключительно то, что еще не стало представлением, что есть чистый

      предгносеологический  эмерджентный, сиюминутный, прямой опыт,

      эвристический всплеск импрессии"[15].

      Совершенствование технологий измерения  времени сужает отрезок настоящего,

      который становится настолько малым, что его качественным, бытийным

      измерением можно уже пренебречь. Его единственное содержание отныне

      составляет само время, пустое и эфемерное. Пространство деваларизуется и

      виртуализируется. С совершенствованием средств связи, расстояния между

      разными точками, удаленными в пространстве, стираются. Попасть на другой

      континент можно быстрее, чем в соседний район крупного города. Поселение в

      экзотической Африке имеет такие же обязательные атрибуты, как и крупный

      мегаполис  в Западной Европе. Где бы ни оказался путешественник, везде он

      встретит кока-колу, телевизор, рекламные афиши. Само понятие 

      "путешествия" претерпевает в контексте радикально историцистской парадигмы

      существенное изменение. Путешествовать теперь можно, не выходя из-за

      стола, посредством глобальных компьютерных сетей, типа "Интернет". В

      виртуальном пространстве для всего есть свои эквиваленты - даже более

      точные, чем оригиналы (виртуальный секс, виртуальное общение, виртуальные

      финансы, виртуальные магазины и т.д.)[16]. Возникает логичный вопрос: если

      виртуальная реальность больше соответствует современной гомогенной и

      универсалистской пространственно-временной модели, то не значит ли это,

      что именно виртуальное, а не реальное пространство действительно

      существует? Идеологи либерализма и мондиализма в концепциях "конца

      истории" (Ф. Фукуяма) и постиндустриального общества (Д.Белл)  уверенно

      отвечают на этот вопрос "да".

      На идеологическом уровне такому решению проблемы строго соответствует

      теория социального индивидуализма и "открытого общества" (К. Поппер, Дж.

      Сорос). Бытие помещается в эфемерный, постоянно ускользающий момент

      настоящего, то есть берется "кусочками", "порциями", "квантами",

      "фрагментами". По аналогии с "атомарным временем" возникает "атомарный

      индивид", а с ним - "права человека" и "общественный договор", как

      производные и не имеющие никакого собственного онтологического статуса

      величины. Смысл "открытого общества", по Попперу, в том, что оно отвергает

      все несопоставимое с индивидуальной реальностью и является "открытым"

      именно за счет  того, что вариации сочетаний  индивидуумов-атомов не имеют

      предела, как не имеют цели и смысла вне индивидуумов. Для разрешения

      противоречий и споров между индивидуумами-эгоистами вводятся и

      последовательно абсолютизируются понятия "прав человека", "общественного

      договора" и  "правового государства", с его системой "сдержек и

      противовесов". Поэтому можно констатировать, что в своей наиболее

      законченной версии историцистская парадигма, парадигма Времени - это

      либерализм, индивидуализм, "просвещение", "открытое общество", права

      человека, правовое государство, рынок, постиндустриальное общество,

      мондиализм.

      Но у времени должна быть альтернатива, а вместе с ней и иные,

      альтернативные идеологические, политические, государственно-правовые и

      социо-культурные модели.

      "Антитеза эфемерности не какая-то иная историцистская парадигма, даже

      самая изобретательная и пытающаяся завязать узел с онтологией. Антитеза

      времени - пространство. Но не пространство Минковского, которое само

      порождено историцистской парадигмой. Парадигма пространства - это

      парадигма неразъемной слитности массы и протяженности. Такое пространство

      не пустое, не идеальное, не геометрическое. Оно - физическое природное,

      сохранившее на себе отчетливые следы генезиса Вселенной, того, что

      современные физики называют "вселенной де Ситтера""[17].

      Бытие получает стабильность и неподвижность, осмысливается как первичная

      метафизическая категория, структурирующая всю остальную реальность, в том

      числе время.

      Такая иерархия существовала во всех традиционных, мифических, сакральных

      обществах, где время было надежно упрятано в круговой календарь (годовой

      цикл в аграрных культах, учение о югах в индуизме, четыре века у Гесиода и

      т.д.). В истории религий этот феномен описывается в терминах

      "профанического" (современного) и "иерофанического" (сакрального) времени.

      Принципиальное отличие последнего состоит в том, что оно не является

      гомогенным и зависит от пространства, то есть в разных его точках имеет

      неодинаковую длительность, течет по-разному.

      "Любая религия знает счастливые и несчастные дни, наилучшие моменты в

      течение одного и того же дня, периоды времени "концентрированного" и

      "разреженного", время "сильное" и время "слабое""[18].

      Непреодолимая пропасть между прошлым, настоящим и будущим в сакральном

      времени исчезает. Любое мифическое событие повторяется вновь и вновь, оно

      обречено на "вечное возвращение". Страсти, смерть и воскресение Христа не

      просто вспоминаются во время православной литургии на Страстной недели, но

      действительно происходят в этот самый момент. Вино и хлеб, вкушаемые на

      евхаристии, не просто символизируют причастие апостолов, но действительно

      чудесным образом преображаются в кровь и тело Христово, как и две тысячи

      лет тому назад. Произошедшее в прошлом - не исчезает. Оно может быть

      регенерировано посредством специальных инициатических ритуалов как in illo

      tempore в любой момент "вечного настоящего", которому одинаково

      принадлежит и прошлое и будущее. Сакральный круг, замкнутый цикл,

      "концлагерь времени". Развития нет, вместо него - движение по кругу, не

      способное ничего ни прибавить, ни убавить от бытия. Определяющим

      актуальную реальность становится положение наблюдателя в точке пересечения

      временного круга и пространственного рельефа, на пути "вечного

      возвращения", которое может только начинаться ("золото век"), и оттого

      быть очевидным, или подходить к своему концу ("железный век"), быть

      туманным и загадочным, наполненным высшим эсхатологических смыслом.

      "Пространственная парадигма онтологизирует обе континуальности, - и

      временную и пространственную, - а их пересечение, напротив, берет как

      предикат, как производную и несамостоятельную категорию. Атом-свидетель,

      принимающий импрессии и выстраивающий на их основании модели, видится как

      вторичное, подчиненное, преходящее образование. Все есть и может быть вне

      его и без него"[19].

      Неизменность и цельность бытия определяют специфику и всех возможных

      пространственно-временных ансамблей, возникающих на его поверхности - от

      природного мира до человека и государства. Персоналистическая

      антропология, социалистическая экономика, органицистская социология,

      учение о сакральной Империи, гештальт-психология и многое другое, -

      представляют на самом деле элементы единого холистского мировосприятия,

      глубоко укорененного в качественном пространстве. 

      Развертывание всей системы тезисов, имплицитно содержащихся в этой

      парадигме, переводит нас из сферы метафизики в русло сакральной географии

      - священной науки о пространстве, которая существовала во всех

      традиционных обществах.

      Для мира Традиции пространство, как и время, окачествлено и принципиально

      различается в зависимости от направления света, стихии, рельефа, ландшафта

      и многих других факторов.

      Первым и наиболее общим принципом кодификации пространства является его

      геометрия. Есть топос, расположенный "сверху от центра" (Север). Есть

      топос, расположенный "снизу" от него (Юг), "слева" и "справа" (Запад и

      Восток). Каждый из них рождает свое собственное время, свой хронос. Север

      акцентировал разрыв и предел, трансцендентность. Юг - массу, "prima

      materia".  Запад - автономность времени, его самостоятельность,

      независимость от пространства, "концепцию фиктивного топоса". Восток,

      напротив, доминацию пространства над временем, онтологии над хронологией.

      Наше время - это торжество Запада, максимальный резонанс его вибраций,

      узурпация онтологии одной частью света, утверждающей аксиологическое

      превосходство времени над пространством в либерализме, постиндустриальном

      обществе, мондиализме, то есть то, о чем говорил Бродский. Для Традиции -

      это негативный полюс, "страна смерти", "мир мертвых", "зеленая страна",

      как называли ее египтяне, "царство изгнания", "колодец отчуждения", по

      выражению исламских мистиков, страна "заката", упадка и деградации, место,

      где заходит Солнце. Обращаясь к Западу, православные в момент крещения

      трижды плюют, произнося "отрицаюсь сатаны".

      Западу противостоит Восток - "крепость парадигмы пространства" или в

      терминологии Карла Поппера - "общество врагов открытого общества" ("The

      society of enemies of the open society"), всех тех, кто выдвигают против

      индивидуума и его центральной позиции, непосредственно сопряженной с

      парадигмой времени, разнообразные модели, основанные на воле к целому,

      Абсолютному. Восток - "земля Духа", родина богов, изобилия, место, откуда

      восходит солнце. "Эдем" по Библии располагался на Востоке. "Восток",

      по-египетски, звучит, как "нетер", что означает одновременно и "Бог"[20].

      Таким образом,

      

      Время=Запад=отрицательный полюс.

      Пространство=Восток=положительный полюс.

      

      Однако сакральные стороны света не всегда совпадают со своими

      географическими эквивалентами, в современном понимании этого слова, что

      затрудняет "историческую" идентификацию противоборствующих сил.

      "Противоположность Востока и Запада не есть полярная противоположность.

      Земля имеет Северный и Южный полюса, но не имеет ни Восточного, ни

      Западного. В условиях нашей планеты географическая противоположность

      Запада и Востока не является чем-то фиксированным и статичным."[21].

      Поэтому необходим поиск новой, более статичной и идентифицируемой пары:  

      "История планетарной конфронтации Востока и Запада во всей своей полноте

      сводима к основополагающему дуализму элементов: Земли и Воды, Суши и Моря.

      Противостояние морского и континентального миров - вот та глобальная

      истина, которая лежит в основе объяснения цивилизационного дуализма,

      постоянно порождающего планетарное напряжение и стимулирующего весь

      процесс истории"[22].

      Но признание этого факта есть уже дефиниция основного закона еще одной

      географической дисциплины - геополитики, занимающей, по выражению

      Александра Дугина, как бы промежуточное положение между традиционной

      наукой (сакральной географией) и наукой профанической (физической

      географией).

      Море ("морское могущество", "талассократия") рассматривается в геополитике

      как одно из двух мировых фундаментальных начал, исторически формирующее

      свой специфический тип цивилизации - подвижный, динамичный, склонный к

      техническому развитию. Его приоритеты - кочевничество (особенно

      мореплавание), торговля, дух индивидуального предпринимательства.

      Метафизически такая установка, как было показано выше, восходит к Западной

      ориентации пространства и парадигме Времени. Индивидуум как наиболее

      подвижная (кочевая) часть коллектива возводится в высшую ценность, при

      этом этические и юридические нормы размываются, релятивизируются,

      становятся относительными и подвижными. Такой тип цивилизации быстро

      развивается, активно эволюционирует, "просвещается", легко меняет

      культурные внешние признаки, сохраняя неизменной лишь внутреннюю

      индивидуалистскую идентичность общей установки (Карфаген, Афины, Англия,

      США). Наиболее характерными способами для политико-экономического

      оформления указанного цивилизационного тип служит

      либерально-демократический режим, парламентаристская система, принцип

      верховенства закона над государством, права человека,

      казуистско-индивидуалистские (прецедентные) правовые системы, рыночная

      экономика и либерализм.

      Суша ("сухопутное могущество", "теллурократия") связана с

      противоположенными установками - парадигмой Пространства, устойчивостью

      его качественных ориентаций и характеристик. На цивилизационном уровне это

      воплощается в оседлости, в консерватизме, в строгих юридических

      нормативах, которым подчиняются крупные объединения людей - рода, племена,

      народы, государства, империи (традиционные общества). Сухопутным народам

      чужды индивидуализм, дух предпринимательства, но напротив - свойственен

      коллективизм, органичность, тотальность и иерархия[23].

      Хронологически большая часть человеческой истории развивается в условиях 

      ограниченного масштаба обеих ориентаций при глобальной доминации 

      "теллурократии", так как "водный" элемент проявляет себя фрагментарно,

      посредством освоения человеком рек и прибрежных вод морей и океанов. До

      определенного времени противостояние остается локализованным ("доколумбова

      эпоха", по выражению Макиндера[24]). В корне ситуацию меняется с  началом

      "эры мореплавания" или "колумбовой эпохи":

      "Всевозможные "пленители моря", пираты, корсары, занимавшиеся морской

      торговлей авантюристы составляют, наряду с охотниками на кита  водителями

      парусников, ударную колонну того стихийного поворота к морю, который

      осуществляется на протяжении XVI-XVII в.в."[25].

      Начинается глобальная экспансия "талассократии", которая постепенно

      превращается из подчиненного элемента в доминирующий. Этот процесс

      проходит в своем развитии два основных этапа:

      -                        уравнивание обеих сторон планетарного

      противоборства в могуществе (от становления Англии как великой морской

      державы и ее борьбы с сухопутной Австро-Венгрией, Германией и Россией и до

      "холодной войны" между атлантистскими США и континентальным СССР), что на

      уровне эволюции парадигмальных оснований сопровождается переходом от

      традиционного (парадигма "сферы") и полутрадиционного (парадигма "луча")

      обществ к сугубо современному и профаническому ("отрезок")[26];

      -                        элиминация "теллурократии", ее абсорбция и

      растворение "талассократией" после крушения СССР и "ялтинского мира"

      (символический "вселенский потоп"), что повлекло за собой универсализацию

      и унификацию многополярного социо-культурного пространства мира по

      англосаксонским либеральным образцам ("мондиализм").

      Труды многочисленных представителей геополитических школ, несмотря на все

      их различия и зачастую противоречия, складываются в одну общую картину,

      которая и позволяет говорить о геополитики, как об устоявшейся дисциплине,

      специфической методологии. Частные разногласия отдельных авторов связаны в

      первую очередь с их идеологической ангажированностью, принадлежностью к

      конкретным политических и международным элитам, структурам власти. Причем,

      как нетрудно заметить, разногласия касаются не столько самих

      закономерностей планетарного противостояния Моря и Суши, сколько характера

      оценки сторон этого противостояния в категориях "позитивное" и

      "негативное". Так, всю совокупность геополитических школ можно разделить

      по этому признаку на две большие группы:

      1)          Те, кто оценивают положительно принцип Моря ("Sea Power"), и

      соответственно, отрицательно - принцип Суши. К ним относится английский

      профессор Хэлфорд Макиндер, американский офицер Альфред Мэхэн, советники

      президентов США Генри Киссинджер и Збигнев Бжезинский, французский

      геоэкономист Жак Атали и др. Это - лагерь атлантистов.

      2)          Противоположенная группа тех, которые стоят на сухопутных,

      континентальных позициях, ярко окрашенных в антиталассократические тона -

      немецкая "органицистская школа" (Фридрих Ратцель), фашистский "Zeitschrift

      fur Geopolitik" (Карл Хаусхофер), "консервативно-революционные течения"

      (Карл Шмитт), русское   евразийство   (Петр Савицкий, Николай Трубецкой) и

      неоевразийство (Гумилев, Дугин, Панарин)[27].

      

      Таким образом, можно дополнить приводившийся выше логический ряд следующим

      образом:

      

      Время = Запад = элемент "вода" = талассократия = атлантизм = либерализм =

      отрицательный полюс.

      Пространство = Восток = элемент "земля" = теллурократия =   евразийство  

      = органицизм = положительный полюс.

      

      После такого, последнего противопоставления, становится очевидным ответ на

      вопрос, почему представители традиционных (восточных) обществ так

      негативно относятся к либерально-демократическим завоеваниям

      "просвещенного" Запада? В евразийской оптике, они самым непосредственным

      образом оказываются сопряжены с тревожными, демоническими и

      эсхатологическими сегментами бытия, с "тайной конца", "царством

      Антихриста".

      Предпринятый экскурс позволяет лучше понять, что метафизическим основанием

      философии   евразийства   и неоевразийства в своем самом высшем и

      последнем измерении является не просто "географический фактор", но

      парадигма сакрального и окачествленного пространства.

      Отсюда можно сделать еще два, чисто прикладных, но очень важных вывода.

      Во-первых, в такой перспективе легко парировать выпады противников

      неоевразийства, которые считают, будто бы оно - продукт эклектического

      смешения разнородных интеллектуальных элементов  в соответствии с

      индивидуальными предпочтениями ее теоретиков и, в первую очередь -

      Александра Дугина.

      "В искусных руках его внимательных идеологов   евразийство   преуспело в

      примирении зачастую противоречащих философий коммунизма, религиозной

      ортодоксии и националистического фундаментализма. Оно стало философией -

      прикрытием, вбирающим все радикальное в кипящем котле постсоветской

      политической мысли. надуманный "третий путь""[28].

      Безосновательность этих аргументов очевидна, так как идеология, ставящая

      своей целью последовательно выразить логику парадигмы Пространства, с

      необходимостью нуждается в концептуальном элементе, который бы

      легитимизировал отрицание времени. Таким элементом и является

      традиционализм - теоретический (Генон, Эвола) и практический (живой

      религиозный культ), который в автохтонно евразийских  формах сакральности

      (православие, старообрядчество, ислам шифитского и ханифитского масхабов,

      суфизм) заключает время в "концлагерь" пространства. Без подобного

      синтеза, осуществленного Дугиным,   евразийство   было бы незакончено,

      недосказано, беззубо. Аналогичный прием позволяет обосновать необходимость

      включения в неоевразийскую перспективу и остальных идеологических "новел"

      - от наследия "немецких консервативных революционеров" (Шмитт, Юнгеры,

      Артур Мюллер ван ден Брук, Шпенглер, Никиш, Хайдеггер) и русских

      почвенников-социалистов  (Достоевский, Леонтьев) до румынских гвардистов

      (Кодряну) и советских "национал-большевиков" (Устрялов). Все эти, на

      первый взгляд, разнообразные мировоззренческие системы выдают свою

      внутреннюю, органическую связь с парадигмой Пространства, частной версией

      которой, как мы установили, и является    евразийство  .

      Во-вторых, пространственная спецификация неоевразийства позволяет более

      строго подойти к его методологической дифференциации - на

      субстанциональные и случайные элементы. Так, наряду с синтетической

      концепцией неоевразийства Александра Дугина, к которой в середине 90-х

      г.г. были близки Александр Проханов (газета "День", позже - "Завтра") и

      Генадий Зюганов (КПРФ - НАПСР), и которая с началом президентства

      Владимира Путина стала практически официальным курсом кремлевской

      администрации, можно говорить о существовании следующих альтернативных

      версий неоевразийства:

      -                        культурно-исторической или цивилизационной школы

      (Панарин, Орлова, Баграмов);

      -                        панисламистского направления (Джемаль, Удугов,

      Шаймиев);

      -                        пантюркистского направления (Назарбаев,

      Сулейменов);

      -                        антисоветской модели Евразийской конфедерации

      академика Сахарова.

      Представители цивилизационной модели неоевразийства[29] делают упор не

      столько на практическую политику, геополитику или идеологию, сколько на

      обоснование социо-культурной и исторической самобытности Российской

      государственности, исходя из принципов "полицентричности" и

      "многополярности". Следуя за Данилевским[30]  и Шпенглером[31], они

      отрицают притязания какой-либо цивилизации на универсализм, но, напротив,

      постулируют наличие множества альтернативных и автономных

      "культурно-исторических типов". Причем ценность каждой культуры познается

      исключительно исходя из критериев, установленных внутри нее самой, и

      никогда - посредством сравнения с внешнеположенной реальностью. История -

      это рождение, развитие и смерть множества культур - органических и "живых"

      структур, - сменяющих друг друга, вступающих друг с другом во

      взаимодействие, в отношения преемственности и взаимовлияния. В этом 

      состоит одно из ключевых и принципиальных отличий евразийцев, как ранних

      (Н. Трубецкой и др.), так и современных (Панарин и др.), от западников и

      славянофилов. И западники, и славянофилы при всем своем несходстве стояли

      на одной и той же платформе - концепции социально-исторического процесса,

      движущегося по единой линии, то есть находились в рамках историцистской

      парадигмы (примат времени над бытием). Все человечество, по их мнению,

      движется зигзагообразно, диалектически, по линии не обязательно прямой, но

      единой к достижению общей цели: у западников - торжество гуманитарных

      ценностей, либерализма, единый мир ("One World"), у славянофилов -

      всеславянское братство во главе Европы и всего человечества.

      Таким образом, и те, и другие исходили из концепции единства мирового

      развития (от гегелевского консервативного историцизма до радикально

      прогрессистских теорий). Евразийцы, в отличии от них, разрабатывая

      мультилинейную схему социально-исторического процесса, были

      последователями традиции, заложенной в западной историографии XVII-XIX

      в.в. Дж. Вико и И. Гердером, а в русской - Н.Я. Данилевским и К.

      Леонтьевым[32].

      Наиболее полно данная концепция представлена у евразийцев в книге Н.С.

      Трубецкого "Европа и человечество":

      "Столкновение с памятниками римской и греческой культуры вынесло на

      поверхность идею сверхнациональной, мировой цивилизации, идею,

      свойственную греко-римскому миру. Эта идея была основана опять-таки на

      этнографически-географических причинах. Под "всем миром" в Риме, конечно,

      разумали лишь "orbis terrarum" (земной шар - лат.), то есть народы,

      населявшие бассейн Средиземного моря или тянувшиеся к этому морю,

      выработавшие в силу постоянного общения друг с другом рядобщих культурных

      ценностей и, наконец, объединившиеся благодаря нивелирующему воздействию

      греческой и римской колонизации и римского военного господства. Как бы то

      ни было, античные космополитические  идеи сделались в Европе основой

      образования. Они породили теоретические основания т.н. европейского

      "космополитизма", который правильнее было назвать откровенно

      общегерманским шовинизмом. Вот реальные исторические основания европейских

      космополитических теорий"[33].

      В рамках современной неоевразийской цивилизационной школы данные тезисы

      находят свое развитие. Как одна из возможных альтернатив западной

      (англосаксонской) цивилизации в рамках многополярного мира рассматривается

      евразийская цивилизация и Россия как ее "серцевинная земля" ("Heartland").

      Евразийская цивилизация - это одна из множества культурно-исторических

      систем (типов), которая сложилась в ходе многотысячелетнего опыта

      взаимодействия народов, населяющих "серединный континент" (лежащий  между

      Китаем, горными цепями Тибета "западным полуостровом" Европой),

      формирующих в процессе своей деятельности 1) пространственные связи - по

      освоению природно-ландшафтной среды, адаптации к своему "месторазвитию"

      (Савицкий - Вернадский), 2) временные связи - по передаче от поколения к

      поколению традиционных культурных установок, 3) социально-психологические

      - цементирующие общность и "комплементарность" или взаимопритяжение

      евразийских этносов (Гумилев)[34].

      Одним из центральных моментов такого подхода, как уже было показано выше,

      является отрицание "линейного однонаправленного времени", то есть

      отрицание парадигмы Времени, что выдает приверженность цивилизационной

      школы неоевразийства парадигме Пространства, а значит - и неоевразийской

      философии в ее самом глубоком, метафизическом обосновании. Марлен Ларюэль,

      сотрудница Национального института восточных языков и цивилизаций (Париж),

      стоящая на радикально атлантистских позициях, как бы в подтверждение

      данного тезиса пишет:

      "Неоевразийцы находятся в сложных и двусмысленных отношениях с временем:

      они отвергают линейное, прогрессирующее время, поскольку представление о

      нем отождествляется ими с европейской идентичностью и с одним из главных

      элементов европейского культурного колониализма. Александр Панарин

      подхватил идею ранних евразийцев о цикличности истории и о замене

      временного критерия пространственным. По его мнению, Евразия, вследствие

      ее уникального континентального расположения, выявляет свою идентичность в

      пространстве, а не во времени"[35].

      Отсутствие же ссылок на геополитику (Баграмов, Орлова), традиционализм (в

      геноновском смысле) и "консервативно-революционную" методологию (Панарин)

      говорит об определенной незаконченности, ограниченности и усеченности узко

      цивилизационного подхода, который, несмотря на это, все же остается в

      рамках сугубо неоевразийского контекста.

      Панисламистская версия неоевразийства представлена проектом Гейдара

      Джемаля "Большая Евразия" и, на первый взгляд, имеет очевидно

      пространственную, геополитическую ориентацию - "обеспечение безопасности

      евразийских континентальных стран в противовес атлантическим

      державам"[36]. Однако более подробный разбор определенных элементов этой 

      концепции вносит существенные уточнения в первоначальную оценку.

      В статье "Геополитическое заблуждение или преступление исламской

      геополитики", подготовленной аналитическим центром "Ариес", отмечается,

      что   евразийство   Гейдара Джемаля опирается в первую очередь на

      религиозные радикально-исламские позиции, замешанные на "жесткой и

      последовательной русофобии, возведенной в геополитический принцип".

      Сценарий евразийской самоидентификации по Джемалю проходит следующие

      этапы: 1) создание "третьей независимой зоны", "третьего центра" между

      атлантистским Западом и евроазиатской Россией, 2) установление

      военно-политического и социо-культурного господства над Россией, 3)

      глобальное противостояние атлантизму с таких "евразийских" позиций.

      Фактически, это продолжение гитлеровского геополитического курса,

      приведшего к катастрофе во Второй мировой войне, когда сухопутная Германия

      ("кулак в сердце Европы") из-за интриг атлантистской дипломатии была

      втянута в войну против потенциального союзника - евразийского СССР

      ("сердца Евразии"). Очевидно, что подобный поворот ситуации всегда был

      выгоден исключительно англосаксонской внешней политике, всячески его

      поощрявшей и провоцировавшей, так как "на практике это оборачивается

      реальным русофобским террором сегодня и предполагаемым американофобским

      террором, всегда отложенным на завтра. В реальности такой геополитический

      "третьепутизм", расположенный в зоне Евразии, работает исключительно на

      атлантизм: выгода атлантизму от этого нащупывается в реальном пространстве

      и времени, перспективы создания пресловутого третьего полюса -

      воображаемы, иллюзорны"[37].

      Неудивительно поэтому, что симпатии к геополитическим построениям Джемаля

      испытывали такие личности, как один из лидеров дагестанских ваххабитов Н.

      Хачалаев, чьим помощником, кстати, был сам Джемаль, главный чеченский

      идеолог-русофоб, борец с "мировым сионизмом" М. Удугов, систематически

      размещающий статьи Джемаля на официальном интернетовском сайте мятежной

      Республики Ичкерия (http://kavkaz.org/), а также косвенно - политические

      элиты Татарстана, всячески поддерживающие ваххабитское движение против

      традиционных мусульман (ЦДУМ России и Европейских стран СНГ) и поощряющие

      сепаратистские тенденции против России[38].

      Таким образом, в панисламистской версии чистота неоевразийского принципа

      соответствия пространственной парадигме замутняется влиянием других

      (религиозных, национальных или даже личнностных) факторов, что не

      позволяет причислить данную модель к ортодоксальным течениям

      неоевразийства.

      Аналогичные проблемы возникают и при разборе казахского неоевразийства,

      ставшего в настоящее время официальной идеологией Президента республики Н.

      Назарбаева. Назарбаев взял на вооружение и по-своему использовал

      национальную евразийскую традицию, сложившуюся вокруг мыслителя и поэта

      Олжаса Сулейменова, автора известной книги "Аз и Я", опубликованной в 1974

      году, где обосновывалась ведущая роль тюркского мира в древней русской

      истории. Именно последнее обстоятельство и стало на каком-то периоде

      определяющим. Казахстан начал рассматриваться как государство, способное

      под евразийскими лозунгами сплотить все тюркские народы бывшего СССР, то

      есть, по сути, решить специфически пантюркистскую задачу:

      "Однажды я подумал, когда летел на самолете. Я подумал: слово "тюрки", оно

      было как бы рассыпано над Евразией. Одна буква осталась где-то в Якутии,

      вторая - на Алтае, третья - в Казахстане, Средней Азии, четвертая - на

      Кавказе, пятая - в Малой Азии и т.д. А мы должны соединять эти буквы в

      слово"[39].

      Такая постановка вопроса не могла не привлечь к себе внимания национальных

      элит Турции, все еще претендующих на роль объединяющего центра для

      тюркских народов. Неудивительно поэтому, что в декабре 1996 года в Алмаате

      на церемонии открытия позолоченной 28-метровой колонны, увенчанной фигурой

      легендарного тюркского воина верхом на похожем на грифона существе, рядом

      с президентом Назарбаевым стоял турецкий президент Сулейманов Демирель. На

      праздновании представители Казахстана превозносили Турцию за то, что "она

      находилась рядом с Казахстаном на каждом этапе его развития как

      независимого государства", на что Турция ответила предоставлением

      Казахстану обширных кредитов[40].

      Ориентация на Турцию в принципе не может быть "евразийской". Турция стала

      первым государством Востока, которое резко порвало со своей духовной и

      религиозной ориентацией, что является "нормой" для западного

      десекуляризованного общества и "нонсенсом" - для консервативного и

      традиционного востока. Это предопределило в будущем вступление Турции в

      НАТО и превращение ее в форпост атлантизма и мондиализма между азиатским

      Востоком и арабским миром. Геополитическая модель, которую предлагает

      Турция, - это интеграция в западный мир, атеистическую,

      индивидуалистическую, либерально-мондиалистическую цивилизацию. Поэтому

      ориентация на Турцию под лозунгами "неоевразийства" и "пантюркизма"

      означает на деле для других государств интеграцию в  альтернативный  

      евразийству   геополитический и социо-культурный проект - атлантизм.

      Интеграцию в "One World" на правах "санитарного кордона", "колониальной

      прокладки", "энергетического донора". Это - суровая реальность

      "пантюркизма", предательство парадигмы Пространства, измена   евразийству 

      , завуалированная демагогией о "Великой Турции от Якутии до Сараево".

      ""Пантюркизм" столь же двусмысленен, как и "панславизм" или

      "пангерманизм", то есть как все идеологии, ставящие национальный признак

      выше геополитических, пространственных и религиозных интересов народов и

      государств"[41]. Извечный дуализм Пространства и Времени.

      Вместе с тем, неоевразийство по-казахски имеет и оборотную, собственно

      неоевразийскую сторону, проявляющую себя в разносторонних контактах с

      Россией. Подтверждение серьезности такого курса руководство обоих

      государств продемонстрировало в октябре 2000 года, одобрив соглашение о

      преобразовании Таможенного союза в новую международную организацию -

      Евразийское экономическое сообщество. Принципиальным здесь является тот

      факт, что речь идет о создании параллельной Европейскому Союзу (ЕС)

      структуры, которая будет проводить не только общую таможенную и

      экономическую, но и социальную, гуманитарную, а в перспективе - и

      военно-политическую политику[42].

      В этот же период появилась и статья Президента России Путина В.В. "Новые

      восточные перспективы России", опубликованная в центральной прессе. Это -

      позитивная линия в российско-казахских взаимоотношениях, противостоящая

      "пантюркистской" модели, ориентированной на Турцию. Вместе все это

      позволяет говорить о половинчатом и противоречивом характере казахского

      неоевразийства, оценивать его скорее как задание ("вызов",

      "challenge-response-structure" - в терминологии Тойнби), выполнение

      которого целиком зависит от исторической воли народов, населяющих данное

      "месторазвитие".

      Следующая модель неоевразийства, предложенная академиком Сахаровым,

      предполагала создание Евразийского Союза вместо Союза ССР. В отличие от

      трех предыдущих, она не имеет сегодня своего актуального

      субъекта-носителя, так как изначально разрабатывалась с одной единственной

      целью - добиться смены формы государственного устройства в "тоталитарном"

      СССР ("концлагере народов"), посредством обсуждения альтернативных

      государственных схем. Поэтому проект Сахарова должен рассматриваться,

      скорее, ретроспективно и не включаться в современное понятие

      "неоевразийства".

 

 

      Заключение

      

      В завершении работы можно сделать несколько концептуальных выводов

      относительно предмета нашего исследования:

      1.      Существует четыре принципиальные модели, по-разному описывающие

      будущее России: монархическая, советская, либеральная и евразийская.

      Первые две уже воплощались на предыдущих этапах отечественной истории, в

      то время, как две последние только предстоят в виде "заданий".

      2.      Евразийская модель синтетически объединяет в себе специфику, как

      "белого", так и "красного" периодов Российской истории (правая политика +

      левая экономика) и представляет собой наиболее последовательную и

      аутентичную версию Российской евразийской имперской идеи.

      3.      Существует две группы факторов, детерминировавших возрождение  

      евразийства   в постсоветской России: внутренние - потребность в "истинной

      идеологии" (П. Н. Савицкий); внешние - превращение советологических

      центров стран НАТО в евразийские и формулирование геополитического

      концепта Евразии как потенциального противника англосаксонских стран (З.

      Бжезинский).

      4.      "Историческая школа   евразийства  " типологически близка

      различным версиям "консервативной революции", "третьепуттистских" 

течений.

      5.      Наиболее последовательной версией современного неоевразийства,

      учитывающая самые разнообразные (традиционалистские,

      консервативно-революционные, геополитические) импликации этой идеологии,

      является синтетическая концепция неоевразийства Александра Дугина.

      6.      Центральной категорией   евразийства   (и неоевразийства) является

      окачествленное, предельно онтологизированное понятие "пространства",

      подчиняющего "время". Такому подходу парадигматически противостоит

      мировоззренческая система, напротив, утверждающая доминацию "времени" над

      "пространством" (пространство Миньковского).

      7.      В сфере сакральной географии это находит свое выражение в дуализме

      Востока и Запада; в геополитике - Суши и Моря; в сфере идеологий -

      органических, холистских концепций и либеральных, механистических; в

      экономике - коллективных, общинных, социалистических форм хозяйствования 

      и рыночных, индивидуалистских.

      8.      Связь метафизики   евразийства   с парадигмой "пространства"

      объясняет наличие в неоевразийском контексте, на первый взгляд,

      эклектичных элементов (традиционализм, история религий, геополитика,

      гештальт-психология, органицистская социология и т.д.), на самом деле,

      также связанных с пространственной ориентацией и противостоящих парадигме

      "времени".

      9.      Диалектика "пространства" и "времени" в евразийском контексте

      позволяет предложить универсальный критерий для классификации различных

      версий современного неоевразийства по характеру связи с парадигмой

      "пространства". Исходя из этого основания, 1) к законченным версиям можно

      отнести только неоевразийство А.Г. Дугина, 2) к "усеченным" -

      неоевразийство цивилизационной школы (Панарин, Баграмов, Орлова), 3) к

      противоречащим самой сути неоевразийского подхода - панисламскую версию

      Джемаля, Удугова и Шаймиева, и 4) к неоевразийству противоречивого и

      амбивалентного характера евразийские тренды во внешней и внутренней

      политике Казахстана.

 

 

      Список литературы.

      

      1.        Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М., 2000.

      2.        Бжезинский З. Великая шахматная доска. М., 1999.

      3.        Буркхардт Титус. Сакральное искусство Востока и Запада. Принципы

      и методы. М., 1999.

      4.        Верещагин В.Ю. Лекции по русской культуре. Ростов-на-Дону, 1998.

      5.        Введение в философию / под ред. Грекова Л.И., Кураева В.И.,

      Лебедева М.А. и др. М., 1990.

      6.        Виндельбанд Вильгельм. От Канта до Ницше. М., 1998.

        Гаджиев К. С. Введение в геополитику. М.,   2000.

        Гаджиев К.С. Геополитика: история и современное содержание дисциплины //

        Журнал "Полис", 1996, ·2.

        Гаджиев К.С. Либерализм и демократия // Журнал "Полис", 1994, ·3.

        Гаджиев К.С. Опыт введения в политологию // Журнал "Полис", 1992, ·1.

        Гаджиев К.С. Политическая культура: концептуальный аспект // Журнал

        "Полис", 1991, ·1.

      12.     Генон Р. Кризис современного мира. М., 1991

      13.     Геополитическое заблуждение или преступление исламской геополитики

      // "Завтра", 15.09.1999.

      14.     Гордин Я.А. Мистики и охранители. СПб., 1999.

      15.     Гудрик-Кларк Николас. Оккультные корни нацизма. СПб., 1998.

      16.     Гумилев Лев. Конец и вновь начало. М., 2000.

      17.     Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991.

      18.     Дебор Ги. Общество спектакля. М., 2000.

      19.     Достоевский Ф. М. Записные книжки. М., 2000.

      20.     Дугин А.Г. Абсолютная Родина. М., 2000.

      21.     Дугин А.Г. Евразийский триумф // Континент Евразия. М., 1997.

      22.     Дугин А.Г. Консервативная революция. М., 1994.

      23.     Дугин А.Г. Конспирология. М., 1993.

      24.     Дугин А.Г. Преодоление Запада // Наследие Чингисхана. М., 2000.

      25.     Дугин А.Г. Тамплиеры пролетариата. М., 1997.

      26.     Дугин А.Г. Теория евразийского государства // "Философия права",

      2000, · 1.

      27.     Дугин А.Г. Эволюция парадигмальных оснований науки

      (философско-методологический анализ). Автореферат диссертации.

      Ростов-на-Дону, 2000.

      28.     Евразия: исторические взгляды русских эмигрантов. М., 1992.

      29.     Евразийская концепция современного российского государства.

      "Круглый стол" журнала "Философия права" // "Философия права", 2000, ·2.

      30.     Ильин Иван. Путь к очевидности. М., 1998.

      31.     История современной зарубежной философии: компаративистский подход

      / под ред. Корнеева М.Я. СПб., 1997.

      32.     Кара-Мурза А.А., Панарин А.С., Пантин И.К. Духовно-идеологическая

      ситуация в современной России: перспективы развития // Журнал "Полис",

      1995, ·4

      33.     Карсавин Л.   Евразийство  : Мысли о России. Вып. 1-2. Тверь,

1992.

      34.     Казанцев В.Г. Конфликты на Северном Кавказе в контексте

      геополитических реалий. Автореферат диссертации. Ростов-на-Дону, 1999.

      35.     Кловер Ч. Мечты о евразийском Heartland. Возрождение геополитики

      // "Завтра", 27.04.1999.

      36.     Кожинов В. Черносотенцы и революция (загадочные страницы истории).

      М., 1998.

      37.     Ларюэль М. Переосмысление империи в постсоветском пространстве:

      новая евразийская идеология // "Вестник Евразии", ·1, 2000.

      38.     Люкс Л. "Третий путь", или назад в "Третий рейх"? // "Вопросы

      философии", 2000, ·5.

      39.     Малапарте Курцио. Техника государственного переворота. М., 1998.

      40.     Маркузе Герберт. Разум и революция. СПб., 2000.

      41.     Макиндер Х. Географическая ось истории // "Элементы. Евразийское

      обозрение", 1996, ·7.

      42.     Мир России - Евразия. М., 1995

      43.     Мэхэн А. Влияние морской силы на историю (1660-1783). М.-Л., 1940.

      44.     Наш путь: стратегические перспективы развития России в XXI веке /

      под. ред. Дугина А.Г. М., 1999.

      45.     Неизбежность Империи. Сборник статей по проблемам российской

      государственности / Под ред. А.Н. Савельева. М., 1996.

      46.     Орлова И. Б. Евразийская цивилизация. М., 1998.

      47.     Панарин А.С.  Глобальное политическое прогнозирование. М., 2000.

      48.     Панарин А. С. Евразийский проект в миросистемном контексте //

      Восток, 1995. · 2.

      49.     Панарин А. С. Философия политики. М., 1996.

      50.     Пантин И.К., Хорос В.Г., Кара-Мурза А.А., Панарин А.С., Рашковский

      Е.Б., Цымбурский В.Л., Умов В.И. (Пантин В.И.), Ильин М.В., Дискуссия.

      Цивилизационная модель международных отношении и ее импликации (научная

      дискуссия в редакции "Полиса") // Журнал "Полис", 1995, ·1.

      51.     Пути Евразии: Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992.

      52.     Россия = Европа + Азия // "Труд", 11.10.2000.

      53.     Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. М., 1993

      54.     Сальников В.П. Русская философия права: философия веры и

      нравственности. СПб., 1997.

      55.     Савицкий П. Континет Евразия. М., 1997.

      56.     Саликов Р. Калядин Л. Во имя возрождения // "Евразия", 1996, ·4.

      57.     Социальная теория и современность. Вып. 18: Евразийский проект

      модернизации России: "за" и "против". М., 1995.

      58.     Ступин В. Соблазн неоевразийства // "НГ", 08.09.1999

      59.     Сулейменов Олжас. Незнание - разъединяет, знание - объединяет //

      "Аргументы и факты на Севере", 2000, ·28.

      60.     Трубецкой Н.С. Европа и человечество //Наследие Чингисхана. М.,

      2000.

      61.     Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995

      62.     Трубецкой Н. С. Мы и другие // Глобальные проблемы и перспективы

      цивилизации. М., 1993.

      63.     Трубецкой Н. С. Наследие Чингисхана. М., 2000.

      64.     Шаймиев М. Татарстан: диалог религии, диалог культур // "Россия и

      мусульманский мир", 1996, ·1.

      65.     Шмитт К. Планетарная напряженность между Востоком и Западом //

      "Элементы", 1997, ·8.

      66.     Шмитт К. Политическая теология. М., 2000.

      67.     Шпенглер О. Закат Европы. Т.1. М., 1993.

      68.     Философия истории / под. ред. Панарина А.С. М., 1997.

      69.     Флоровский Георгий. О патриотизме праведном и греховном // На

      путях утверждения евразийцев. Кн. 2. М. - Берлин, 1922.

      70.     Хайдеггер Мартин. Пролегомены к истории понятия времени. Томск,

      1998.

      71.     Хара-Даван Э. Чингис-хан как полководец и его наследие:

      Культурно-исторический очерк Монгольской империи. XI1-XIV вв. Элиста,

1991.

      72.     Хаусхофер Карл. Континентальный блок // "Элементы", 1996, ·7.

      73.     Элиаде Мирча. Миф о вечном возвращении. СПб., 1998.

      74.     Элиаде Мирча, Кулиаоно Ион. Словарь религий, обрядов и верований.

      СПб., 1997.

      75.     Элиаде Мирча. Трактат по истории религий. Т. 2, СПб., 1999.

      76.     Юнгер Эрнст. Рабочий. Господство и гештальт. СПб., 2000.

      

      

      

      

      

      

 

 

 

 

      [1] См.: Дугин А.Г. Введение в политологию (краткий курс) //

      Консервативная революция. М., 1994.

      [2] См. в русском переводе: Кловер Ч. Мечты о евразийском Heartland.

      Возрождение геополитики // "Завтра", 27.04.1999.

      [3] Люкс Л. "Третий путь", или назад в "Третий рейх"? // "Вопросы

      философии", 2000, ·5, с. 33.

      [4] Дугин А.Г. Теория евразийского государства // "Философия права", 2000,

      · 1, с. 73.

      [5] Трубецкой Н.С. Европа и человечество //Наследие Чингисхана. М., 2000,

      с.30

      [6] Савицкий П.Н.   Евразийство   (опыт систематического изложения) //

      Континент Евразия. М., 1997, с. 52-53.

      [7] Флоровский Георгий. О патриотизме праведном и греховном // На путях

      утверждения евразийцев. Кн. 2. М. - Берлин, 1922, с. 230-293.

      [8] Трубецкой Н. С. Мы и другие // Глобальные проблемы и перспективы

      цивилизации. М., 1993., с. 92.

      [9] См.: Дугин А.Г. Преодоление Запада // Наследие Чингисхана. М., 2000.

      [10] Цитата по: Шмитт К. Политическая теология. М., 2000., с. 88.

      [11] См.: Досье "Консервативная революция" // Журнал "Элементы.

      Евразийское обозрение", 1992, ·1.

      [12] См.: Бжезинский З. Великая шахматная доска. М., 1999.

      [13] См.: "Евразийская концепция современного российского государства".

      "Круглый стол" журнала "Философия права" // "Философия права", 2000, ·2.

      [14] Ступин В. Соблазн неоевразийства // "НГ", 08.09.1999

      [15]  Дугин А. Г. Пространство и Бытие // Основы геополитики. Мыслить

      пространством, кн. 2. М., 2000, с. 586.

      [16]  См.: Дебор Ги. Общество спектакля. М., 2000.

      [17]  Дугин А. Г. Пространство и Бытие // Основы геополитики. Мыслить

      пространством, кн. 2. М., 2000, с. 590.

      [18]  Элиаде Мирча. Трактат по истории религий. Т. 2, СПб., 1999, с. 288.

      [19]  Дугин А. Г. Пространство и Бытие // Основы геополитики. Мыслить

      пространством, кн. 2. М., 2000, с. 593.

      [20]  См.: Генон Р. Кризис современного мира. М., 1991; Дугин А.Г. От

      сакральной географии к геополитики // Основы геополитики. Кн.1. М., 2000;

      Он же. Мистерии Евразии // Абсолютная Родина. М., 2000; Элиаде М. Трактат

      по истории религий в 2-х т.т. СПб., 1999; Буркхардт Титус. Сакральное

      искусство Востока и Запада. Принципы и методы. М., 1999 и др.

      [21]  Шмитт К. Планетарная напряженность между Востоком и Западом и

      противостояние Земли и Моря // Основы геополитики. Кн.1. М., 2000, с. 527.

      [22] Шмитт К. Планетарная напряженность между Востоком и Западом и

      противостояние Земли и Моря // Основы геополитики. Кн.1. М., 2000, с. 530.

 

      [23]  См.: Дугин А.Г. Теллурократия и талассократия // Основы геополитики.

      Кн. 1. М., 2000.

      [24]  См.: Mackinder. Democratic ideals and reality. New York. 1919.

      [25]  Шмитт К. Земля и море. Созерцание всемирной истории // Основы

      геополитики. Кн. 2. М., 2000, с. 854.

      [26] См. Дугин А.Г. Эволюция парадигмальных оснований науки

      (философско-методологический анализ). Автореферат диссертации.

      Ростов-на-Дону, 2000.

      [27] См.: Дугин А.Г. Отцы-основатели геополитики // Основы геополитики.

      Кн.1. М., 2000; Макиндер Х. Географическая ось истории // "Элементы.

      Евразийское обозрение", 1996, ·7; Мэхэн А. Влияние морской силы на историю

      (1660-1783). М.-Л., 1940; Панарин А. С. Евразийский проект в миросистемном

      контексте // Восток, 1995. · 2; Савицкий П. Континет Евразия. М., 1997;

      Трубецкой Н. Наследие Чингисхана. М., 2000; Хаусхофер Карл.

      Континентальный блок // "Элементы", 1996, ·7; Шмитт К. Планетарная

      напряженность между Востоком и Западом // "Элементы", 1997, ·8 и др.

      [28] Кловер Ч. Мечты о евразийском Heartland. Возрождение геополитики //

      "Завтра", 27.04.99.

      [29] См.: Кара-Мурза А.А., Панарин А.С., Пантин И.К.

      Духовно-идеологическая ситуация в современной России: перспективы развития

      // Журнал "Полис", 1995, ·4; Орлова И.Б. Евразийская цивилизация. М.,

      1998; журнал Э. Баграмова "Евразия" и другие источники.

      [30] См.: Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991.

      [31] См.: Шпенглер О. Закат Европы. Т.1. М., 1993.

      [32] См.: Орлова И. Б. Евразийская цивилизация. М., 1998, с. 95-107.

      [33]  Трубецкой Н.С. Европа и человечество. М., 1923, с.17-19.

      [34]  См.: Орлова И.Б. Евразийская цивилизация. М., 1998.

      [35]  См.: Ларюэль М. Переосмысление империи в постсоветском пространстве:

      новая евразийская идеология // "Вестник Евразии", ·1, 2000; Философия

      истории. Учебник / под. ред. Панарина А.С. М., 1997.

      [36]  См.: Казанцев В.Г. Конфликты на Северном Кавказе в контексте

      геополитических реалий. Автореферат диссертации. Ростов-на-Дону, 1999.

      [37]  Геополитическое заблуждение или преступление исламской геополитики

      // "Завтра", 15.09.1999.

      [38]  См.:Саликов Р. Калядин Л. Во имя возрождения // "Евразия", 1996, ·4;

      Шаймиев М. Татарстан: диалог религии, диалог культур // "Россия и

      мусульманский мир", 1996, ·1 и др.

      [39]  Сулейменов Олжас. Незнание - разъединяет, знание - объединяет //

      "Аргументы и факты на Севере", 2000, ·28.

      [40]  См.: Бжезинский З. Великая шахматная доска. М., 1999.

      [41] Дугин А.Г. Ловушка "пантюркизма" // Основы геополитики. Кн.1. М.,

      2000, с. 435.

      [42]  См.: Россия = Европа + Азия // "Труд", 11.10.2000.

 

 

 

                                 В библиотеку                                                     На главную страницу