На евразийском пути: камни и тернии (евразийство и неоевразийство)

Степанов Д.Н.

Студент филологического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова

Господи! Путь наш меж камней и терний,

Путь наш во мраке: Ты - свет невечерний -

Нас осияй!

А.С.Хомяков

Мы все являемся свидетелями того поворота к Евразийству,

которым ознаменовалось последнее десятилетие: от

немногочисленных работ о Евразийстве ученых-энтузиастов в

начале 90-х годов мы пришли к осознанию великой миссии этого

движения: на евразийских утверждениях основывают свои

идеологические разработки представители крупных политических

сил, все большее число мыслящих людей склоняется к признанию

истинности евразийского мировоззрения. В то время как одни

убеждаются в огромном значении Евразийства как единственной

истинной идеологии, могущей заполнить современный

идеологический вакуум и направить грядущее национальное

возрождение России, другие с пеной у рта отрицают его. Но и

они вынуждены признать очевидность того, что Евразийство

пережило временное забвение и снова находится в центре той

духовной и идеологической борьбы - борьбы за будущее России -

которая происходит на наших глазах.

Рано или поздно, как бы ни хотелось многим не допустить этого,

перелом в сознании лучшей части нашей интеллигенции,

выразившийся в осознании правильности евразийского взгляда на

русскую историю и будущее, будет перенесен из cферы духа и

разума в область практической деятельности. Современные

евразийцы станут главной силой воссоздания русского

государства. Но именно из убежденности в великой миссии

Евразийской доктрины следует необходимость указать на те

негативные тенденции, которыми сопровождается процесс

формирования взглядов современных приверженцев неоевразийства.

Новая действительность требует переосмысления идеологического

наследия Евразийства 20-30-х гг., так как в некоторых

частностях евразийская идеология устарела. Но процесс ее

корректировки и приведения в соответствие с требованиями

исторического момента ни коим образом не должен затронуть

концептуальных основ евразийского мировоззрения, потому что

именно ими определяется его непреходящее значение.

Основы мироощущения евразийцев не были особенно оригинальны,

но иначе и не могло быть, ибо евразийцы разделяли основные

принципы русского национального самосознания, которыми

определялась жизнь России в допетровские времена, и которые

получили окончательное оформление в творчестве самобытных

мыслителей ХIX в. (славянофилов, Н.Я.Данилевского,

К.Н.Леонтьева и др.). Иными словами, они были носителями

традиционного русского самосознания, хотя и сочетали с ним

необыкновенную силу творчества и смелость новых решений (1).

Основой этого самосознания была прежде всего православная

вера.

В результате трагического парадокса ("Своя своих не познаша")

на Евразийство нападали не только либералы-западники, но и

русские патриоты. Евразийцы не были сторонниками абсолютно

невозможного, с их точки зрения, возврата к дореволюционной

действительности, и это навлекло на них гнев монархистов.

Религиозная и национальная терпимость евразийцев сделала их

движение неприемлемым для крайних националистов. И они, не

имея действительно убедительных аргументов против евразийцев,

прибегли к клевете (иначе это не назовешь). Они-де,

"чингисханчики" или просто "чингисхамы", не ценят традиционные

русские духовные ценности, а призывают, мол, всех стать

"татарами" (одна версия; ее, к великому сожалению,

придерживался Иван Ильин, не захотевший вникнуть в суть

Евразийства, которое, конечно, не противоречит истинному

национализму); по другой версии ура-патриотических критиков

20-х гг., евразийцы -просто тайные большевики.

Однако для всех, хоть сколько-нибудь знакомых с Евразийством

по первоисточникам, очевидна необоснованность обвинений такого

рода, и не существует никакого сомнения в истинном облике

евразийцев и смысле их утверждений. Их книги говорят сами за

себя: евразийцы истово православные люди. О том же

свидетельствуют и факты их биографий: призывая в своих книгах

к верности Православию, Н.С.Трубецкой жил в соответствии с его

нравственными нормами - на протяжении всей жизни в эмиграции

принимал самое деятельное участие в судьбе своего прихода,

всегда помогал нуждающимся. П.Н.Савицкий в тяжелейших

жизненных условиях (десятилетнее заключение в сталинском

лагере) не только сохранил трепетную веру в Бога, но и достиг

духовных высот истинно христианского смирения и всепрощения

(2); Л.П.Карсавин фактически заплатил жизнью за исповедание

православной веры в сталинские годы. И этот перечень можно

продолжать. Как жизнь, так и идеи евразицев были проникнуты

верой "во Святую, Соборную и Апостольскую Церковь".

Но в современном неоевразийстве отчетливо заметна тенденция

привнесения в его миропонимание элемента нехристианского

мистицизма и оккультизма. При этом, конечно, современные

неоевразийцы не высказываются против Православия, даже

наоборот, говорят о своей верности ему. И мы далеки от того,

чтобы в чем-либо их обвинять, но с точки зрения, к которой нас

обязывает верность идеалам классического Евразийства, мы

должны высказать несколько соображений относительно данной

тенденции. Евразийцы 20-30-гг. безусловно осуждали уклон

некоторых своих современников в неоязычество, их увлечение

восточной мистикой. В этом они справедливо видели угрозу

русскому самосознанию, и, прежде всего его основе -

Православию. Уже в 1922 году Н.С.Трубецкой опубликовал статью

"Религии Индии и христианство", в которой, в частности, писал

следующее: "Может ли быть произведен синтез между

христианством и мистикой Индии? Может ли христианство ужиться

с религией Индии так, чтобы от этой совместной жизни

получилась какая-нибудь новая, для обеих сторон приемлемая

"высшая" религия? Конечно, нет". Это немыслимо, по Трубецкому,

потому что индийские культы, не различающие добро и зло,

являются с христианской точки зрения "самой прочной цитаделью

сатаны". Именно поэтому теософия (одним из главных источников

которой, наряду с каббалистикой и другими оккультным теориями

древности и Нового времени, являются индийские верования)

вызывала неизменно отрицательное отношение евразийцев. Для

русских, считали они, нет и не может быть причины обращаться к

ней: "Нет, никакой новой веры России искать нечего. Восточное

Православие, представляющее из себя самый чистый вид

подлинного христианства <...> должно остаться тем сокровищем,

которое мы должны беречь и за дарование которого вся Русская

земля ежечасно должна благодарить Всевышнего" (3). Таков был

взгляд на оккультизм евразийцев 20-30 годов. Мистике древних

языческих религий и порожденной ими теософии они

противопоставляли мистику Православия, мистику, центром

зарождения которой была Византия, и образцами которой является

таинство евхаристии или гимны преподобного Симеона Нового

Богослова. Именно в этой мистике, а не в оккультизме должны

находить источник вдохновения истинные евразийцы.

В конце ХIX- начале ХХ века европеизированная российская

интеллигенция вместе со своим западным "Большим братом"

переживала тяжкий духовный кризис. Он был вызван потерей

большей ее частью духовных ориентиров, ее оторванностью от

веры и подлинных корней русской цивилизации. Этот кризис

вызвал к жизни древние и более новые оккультные мифы, в

которых "мятущиеся интеллигенты" пытались отыскать утерянный

смысл жизни, заполнить ими духовный вакуум. Заслуга

Евразийства в том, что оно внутренне изжило этот кризис.

Преодолев его, евразийцы обрели твердую веру, на которой и

основали свое мировоззрение. Но до этих духовных высот далеко

современным неоевразийцам.

В наше время вся нация переживает глубочайший

мировоззренческий кризис, намного превосходящий масштабами и

последствиями "разброд и шатание" первых лет нашего столетия.

Если их предшественники в то время изжили последствия

духовного кризиса своей эпохи, то современные неоевразийцы -

плоть от плоти духовного кризиса нашего времени. Они говорят о

своей приверженности Традиции (но ведь есть традиция и

традиция!), о верности Православию, но за этим не чувствуется

силы внутренней убежденности. Это не твердое и спокойное

исповедание веры, идущее из глубины души, что мы видим у

евразийцев 20-30 годов, а, скорее, "самозащита от хаоса".

Отсюда и их интерес к оккультизму. Можно предположить однако,

что он вызван не только "томлением духа", но и какими-то

тактическими соображениями. Современные неоевразийцы -

приверженцы конспирологии (см. одноименную книгу А.Дугина). За

внешними событиями истории они видят следы глубинной, как

сейчас любят выражаться, "подковерной" деятельности тайных

оккультных сил. Чтобы бороться с этими силами, они пытаются,

очевидно, копировать их, стремясь противопоставить им свою

собственную оккультную мифологию. При этом забывается, что

знаменитый сталинский принцип "Бейте врага его же оружием"

вряд ли применим к области духовной борьбы. В этой борьбе мы

обязаны избирать лишь одну сторону, чем всецело обусловлен и

выбор "оружия": бороться с Тьмой можно только с помощью Света.

Поэтому и в тайной и в явной борьбе с темными оккультными

силами мы должны противопоставлять им всегда только веру в

безусловные религиозные истины, абсолютный Свет Православия.

Иначе невозможно соблюсти границу между собой и тем темным

водоворотом, который готов поглотить нас. Тем более об этом

необходимо помнить нам - "детям века сего", для которых

духовная высота истинных исповедников веры является бесконечно

далеким идеалом.

Движение современных неоевразийцев по своей психологии

является типичным духовным движением fin de siиcle. Все это

уже было в истории. На переломе эпох обычны тяга к магии,

"провиденциальные страхи" и т.д. и т.п.

Но специфика этого движения такова, что, несмотря на все его

недостатки, оно является и наследником классического

Евразийства, которому - по нашему глубокому убеждению -

соответствует место во главе процесса Возрождения России, что

не может быть никаким иным, чем евразийским. Если бы это

движение было периферийным, то все его сомнительные стороны

можно было бы оставить на совести его участников. Но,

поскольку в Евразийстве мы видим источник русского будущего,

заметные в неоевразийстве, причастном Евразийству (как был

причастен отцу Блудный сын), отрицательные тенденции перестают

быть незначительной частностью, они могут приобрести огромное

значение в будущем для всего процесса воссоздания нового

Российского государства. Этим объясняется наше стремление

осветить их как можно более полно.

Увлечение оккультизмом далеко не является просто безобидной

странностью, наивной формой ухода от непривлекательной

реальности, как об этом нередко отзывается свысока научное

(впрочем, как и обыденное) сознание. В связи со всем

вышеизложенным напрашивается отнюдь не оригинальное теперь

сопоставление нашей действительности с эпохой зарождения

идеологии нацизма, сопровождаемой грандиозными мировыми

потрясениями. Нацистская идеология была порождена соединением

немецкого национализма с оккультными доктринами. Зарождающаяся

в Австрии и Германии идеология фашизма, как обмокнутая

римскими легионерами в ведро с уксусом губка, поднесенная ими

к губам Христа, впитала в себя все оккультные доктрины

прошлого - от древнего германского язычества до теософии XIX

(4), и затем была поднесена европейскому миру в ответ на его

духовную жажду.

Мы отнюдь не пытаемся отождествить современное неоевразийство

и немецкие "ариософские" доктрины конца прошлого - начала

нашего века. Но мы должны указать на слишком очевидную

опасность оккультистского уклона, отчетливо заметного в нем. С

объективной точки зрения немецкие националистические доктрины,

предшествовавшие фашизму, были вполне исторически закономерны

и еще не содержали в себе зерна безусловного зла. Адская смесь

фашизма образовалась именно из их сращения с "тайными

доктринами", которые извратили здоровое национальное чувство

немцев, превратив его в идеологию "наци". Это стало возможным

потому, что они довершили общую дехристианизацию немецкого

национального сознания, уже подготовленную многовековыми

распрями католиков с протестантами и общим оскудением веры,

которым ознаменовалась вторая половина XIX века. На место

пусть даже несовершенного, в нашем представлении,

протестантизма были поставлены неоязыческие культы,

утвердившие уже поистине сатанинскую национальную гордость

"ариев". Исходя из этого мы делаем вывод, что оккультизм

является не только источником опасной духовной заразы, но и

увлечение им чревато колоссальными разрушительными

последствиями. Постепенно Европейская цивилизация в

традиционном ее виде разрушается, и из ее трещин, как из

трещин земной коры, выходит ядовитый серный дым и языки

пламени, древнего языческого огня. Предоставим бороться с этим

или подчиняться этому европейцам по их выбору. Но совсем иное

дело - Россия. Здесь не было тех веков всепроникающей

рационализации, которые истончили до последнего изначально

прочный фундамент христианской Европы. Поэтому на фоне

возрождения, открытого или явного, язычества в Западном мире

мы должны пытаться сохранить ту святыню веры, которую тщились

разрушить весь ХХ век, и которая, тем не менее, продолжает

жить. Западный католицизм воспринял, не в силах и не желая это

преодолеть, всё худшее из той языческой почвы, на которую

упали зерна Христова учения. Он впитал языческий дух гордыни,

веру в безграничное право силы. Не Римское право, а римская же

железная, но подчас и преступная воля, и яростные инстинкты

разрушения древних германцев -вот подлинные основы Европейской

цивилизации. Века "латинство" вынуждено бороться с началами

язычества не только вовне, но и в себе самом, и едва ли

выиграет эту борьбу.

Иначе было в России. Здесь Православие также впитало в себя

соки той языческой почвы, на которой должно было укорениться.

Но, в противоположность западному христианству, оно восприняло

из нее лучшее из того, что было в дохристианской Руси:

глубокую внутреннюю потребность веры и дух коллективизма,

который и стал основой русской соборности. Православием были

заклеймены и отвергнуты только темные, страшные стороны

славянского язычества.

Чего прежде всего не хватает нам всем, и нашим современным

неоевразийцам, так это простой и спокойной веры. Веры, чуждой

ложному пафосу "модернизма", и тем более - тяготению к

оккультизму. От того, придут ли к ней не только на словах, но

и внутренне современные неоевразийцы, будет зависеть, окажутся

ли они достойными своих великих предшественников и не менее

великой исторической миссии, к осуществлению которой они

стремятся.

Кроме того, современных евразийцев нередко обвиняют в

"вульгарно геополитическом" подходе к событиям современности.

Показательно, что этот упрек исходит как со стороны русских

патриотов, так и из лагеря, если можно так выразиться,

американских националистов. Представителю последних это даже

позволило отождествить сами понятия "евразийцы" и

"геополитика" (5). Отчасти, эту критику можно признать

обоснованной. Необходимо учесть, что к современному

неоевразийству Евразийство классическое относится только как

один из источников его доктрины. Свою геополитическую систему

современные неоевразийцы базируют не только и даже не столько

на трудах П.Н.Савицкого, сколько теоретиков геополитики и

"традиционализма" с Запада - Х.Макиндера, Карла Хаусхофера,

Р.Генона. Историческое сопоставление этих концепций,

безусловно, очень интересно, и то, что сходные взгляды

появились у русских и европейских ученых (заметим, что

географическая концепция Савицкого и основы его

геополитических идей сформировались достаточно рано и

самостоятельно, а отнюдь не были заимствованы у западных

современников, как утверждает Ч.Кловер в упоминаемой нами

работе) только лишний раз говорит в пользу их истинности. Но

так ли необходимы для русского национального самосознания

теории западных мыслителей, даже если они в чем-то отвечают

его потребностям? Исторически всегда было именно так: духовно

нетвердые и европеизированные русские интеллигенты привыкли

искать основы своего мировоззрения на Западе. Нигде

философские системы Шеллинга или Гегеля не находили такую

массу последователей, вернее даже адептов, как в России. Но

русские не могли найти окончательного ответа на свои запросы

ни в одной из научных или философских доктрин, пришедших с

Запада. Они поочередно меняли свои мировоззренческие

ориентиры, пока не гасли потребности их духа, пока они не

находили успокоения во всеобщем отрицании, либо, пока, не

убеждались в невозможности найти истину на Западе и

поворачивались лицом к России. Вот история русской мысли

XIX-XX веков в самом кратком и обобщенном виде.

Почему же грандиозные мировоззренческие доктрины Запада не

удовлетворяли русскую интеллигенцию, по крайней мере - лучшую

ее часть? Ответ на этот вопрос чрезвычайно прост, так что сама

простота и очевидность его давала многим повод иронизировать

над ним. "Широк человек, я бы сузил",- говорил

Ф.М.Достоевский. И если широк абстракный обще- или всечеловек,

то русский человек широк по преимуществу. Но беда в том, что

сузить-то никак не возможно. Иначе русский человек перестанет

быть самим собой. Он и не может быть иным, потому что такова

вся русская природа; весь евразийский географический мир,

царящее над ним небо ("небоправство,"- по слову П.Н.Савицкого)

обуславливают эту широту. Это - во-первых, и во-вторых, здесь

вступило в силу уже воистину "сакральное" противоречие Запада

и Востока, России и Запада. Его не удастся затушевать никакими

геополитическими теориями, никаким мысленным дроблением Запада

и Востока на отдельные части. Это - общее, неустранимое

противоречие, идущее из глубины веков, зародившееся в первые

столетия расселения людей по Евразийскому континенту. Запад -

рационалистичен, Восток - спиритуалистичен (не в смысле

философской теории, а в изначальном смысле слова, т.е.

духовен) по самой своей природе. Это - то чем объединены и

русский подвижник и "простой индиец, задремавший в священный

вечер у ручья", и монгольский кочевник и рыбак-помор. Как бы

не различалось то, чем каждый из народов утоляет свою

"духовную жажду"- православной ли верой, ведическими ли

культами, как бы они потом не разошлись, сделав свои верования

взаимоисключающими, они все исходят из одной потребности -

потребности веры. Этого не было на Западе. Там была жажда

познания, желание разума расширить сферу своего охвата,

преодолеть все мыслимые границы, фаустовская (терминология

О.Шпенглера) страсть. И вера возникала из невозможности этого

достичь, из сознания разумом своей ограниченности, она была

вторична.

Именно поэтому западные теории, с лихвой покрывающие

потребности разума, не могли удовлетворить русского. Его жажда

не рационального знания, а, чаще подсознательное, таимое даже

от самого себя желание веры, оставалось неутоленным.

Какими бы интересными, в чем-то соответствующими и нашему

мировосприятию ни казались нам доктрины западных мыслителей,

мы должны помнить, что в основе своей их источник чужд нам.

Даже само отрицание Европы, проклятия в адрес ее цивилизации,

исходящие из уст европейских "традиционалистов" - это не

откровение некоей великой истины: ее отрицательные стороны

известны нам давным-давно и без них. Явление же "погребателей"

Европы в их лице - явление болезненное, достойное сожаления, а

не восхищения. Еще более его достойно то, что разуверившись в

Западе, теоретики "традиционализма" обратились не к забытым

европейцами святыням истинно христианской веры. В последние

столетия разочарованные в обедненном Просвещением мире

европейцы искали противоядие против все разъедающей заразы

скептицизма и сухой рассудочности в темной трясине

нехристианской мистики и иррациональной стихии оккультизма.

Как "кости щелканье сухой" явственно слышится в

хаусхофферовско-макиндеровской геополитической доктрине, так в

"традиционализме" Рене Генона заметны отблески оккультного

"черного огня". Идея Генона об эволюции древних цивилизаций:

"атлантической", "гиперборейской" и т.д. - одна из основ

"традиционализма" - совершенно явно перекликается с оккультной

концепцией эволюционных циклов "Тайной Доктрины" m-me

Е.П.Блаватской - книгой "черной", по крайней мере в глазах

православного человека. А та, в свою очередь, связана с

доктриной австрийского оккультиста Г. фон Листа, который

оформлял в начале века мистические основы фашистской

идеологии. С ним же напрямую соединена присущая геноновскому

"традиционализму" идея (а для Листа это была идея-фикс)

обоснования теории "власти посвященных". Последняя лишена у

"традиционалистов" и их последователей специфически

"арийского" элемента, но предполагается, очевидно, заменить

его "евразийским". Поистине мрачное соседство, от которого

веет затхлым воздухом подземных лабиринтов египетских пирамид,

а не свежим ветром подлинно-евразийского сознания.

Современные неоевразийцы, как говорится, шагают в ногу со

временем. На место откровений и чутких духовных интуиций

первых евразийцев они поставили детально разработанную,

всеохватную и научную доктрину геополитики. Но с этим они

утратили ту пластичность мировоззрения, прервали тот

постоянный процесс духовного восхождения, которым является

развитие Евразийства в первой половине века. Здесь и одна из

предпосылок первой отмеченной нами тенденции - вместо высокой

православной духовности первых евразийцев они сделали центром

своего мировоззрения геополитику, которая у тех была лишь

частью их всеобъемлющего мировоззрения. Этим они не могли не

потеснить сферу духовной жизни, что и пытаются восполнить с

помощью возврата к древней мифологии и обращения к "тайным"

культам.

У евразийских "классиков" никогда не было "вульгарно

геополитического" подхода к миру, попросту говоря -

доктринерства. У современных неоевразийцев он очевиден. Это -

второй камень, о который может "приткнуться" евразийское

возрождение России. Теплохладной, сухой и рационалистической

доктрине "либерализма" мы должны противополагать духовное

горение, а не другую внушительную, но такую же безжизненную

доктрину. Таковой все больше становится "геополитика".

Принесенные с Запада семена дают себя знать. Вместе с тем, мы

верим, что современное Евразийство станет идеологией Новой

России, но победа его лишь тогда будет знамением подлинно

евразийского возрождения, когда она будет освещена внутренним

духовным светом.

Как бы то ни было, современные неоевразийцы - евразийцы не

только по названию. Они связаны с первыми евразийцами живой

нитью преемственности. Это нить пока остается очень тонкой, но

она существует. Ее легко перерезать. Она может оборваться. И

тогда им уже не найти выхода из того лабиринта, в который они

забрели в несколько наивной надежде сразиться с силами

мирового зла, его же оружием.

И от них зависит, сумеют ли они в конце концов преодолеть эти,

по русской терминологии X-XVII вв., прелести, обойти эти

искушения, миновать те камни и тернии, которые лежат на нашем

общем пути - и великом историческом пути восстановления

России, и духовном пути к высотам настоящей веры и истинного

национального самосознания.

1. Это соответствовало философии евразийцев: они были

убеждены, что традиция и творчество не исключают друг друга,

но, наоборот, только в их сочетании "животворящий источник

всякой культуры". См.: П.Н.Савицкий. "Сила традиций и сила

творчества"// П.Н.Савицкий."Континент Евразия".М.: Аграф,

1997, с. 138

2. Это как нельзя лучше выражено в его стихотворениях:

П.Востоков [П.Н.Савицкий]. Стихи. [Булонь], 1960.

3. Н.С.Трубецкой. "История. Культура. Язык." М.:

Прогресс-Универс, 1995. Все цитаты сс. 292-293

4. О влиянии теософии и оккультизма вообще на т.н. "ариософию"

и непосредственно на фашизм см. например работу английского

автора: Н. Гудрик-Кларк. "Оккультные корни нацизма." СПб.:

Евразия, б/г.

5. См. показательную в этом отношении работу американского

ученого из круга Бжезинского и Ко. Статья, однако, не лишена и

доли объективности: Чарлз Кловер. "Мечты о евразийском

heartland. Возрождение геополитики."// Завтра. № 17 (282),

1999, с. 5

Публикуется по http://www.e-journal.ru/euro-st2-4.html

В библиотеку На главную страницу