Евразийство и партийность

Д.Н.Степанов

В настоящее время евразийское научное и идеологическое

наследие перестает быть достоянием только науки -

историографии, философии, политологии. Так было в 90-е гг.

Однако уже одновременно с первыми переизданиями в тогдашней,

"постперестроечной" России работ евразийцев, вместе с первыми

попытками их беспристрастного обсуждения в научной и

околонаучной среде стало ясно: это не просто архивные

материалы. Уже тогда актуальность евразийского наследия не

вызывала сомнений. Даже те, кто, в силу идеологической

ограниченности, отрицали возможность использования евразийских

идей в современной политической практике, не могли подвергнуть

сомнению актуальный характер Евразийства.

В продолжение 90-х гг. эта ситуация закономерно развивалась.

Сначала, поняв, насколько значимы евразийские утверждения не

только в абстрактно-теоретическом, но и в практическом плане,

отдельные политические лидеры и партии начали пользоваться

идеями, заимствованными у евразийцев. К сожалению, как

правило, это сводилось только к одному: звучными фразами

пытались прикрыть куда более неприглядную действительность, за

счет достижений евразийской политической мысли покрыть

несостоятельность собственной. Примером этого могут служить,

во-первых, "евразийские" идеи Н. Назарбаева, во вторых,

идеологические потуги блока "Духовное наследие". В первом

случае имеет место исключительно попытка придать евразийским

идеям "маскировочную" функцию: обеспечить себе "алиби"

громкими словами о "Евразийском союзе", чтобы затем спокойно

проводить ту политику, которая, думается, не нуждается в

комментариях. Сложнее дело обстоит во втором случае. Идеологи

"Духовного наследия", очевидно, действительно уловили не

только актуальность Евразийства, но и то, что его идеология

обладает особенно сильным объединительным потенциалом. В самом

деле, евразийцы не только призывали к тому, чтобы все жители

Евразии, вне этнических и вероисповедальных различий, работали

над укреплением "самобытного и независимого Отечества"

(Отечества общего), но и вырабатывали те политические,

культурные, религиозные, и даже конкретно-юридические

принципы, на основании которых это единство должно

поддерживаться.

Осознав значимость этих идей в сегодняшней атмосфере,

угрожающей атмосфере растущего сепаратизма, руководители

"Духовного наследия" сделали правильный вывод о том, что

какая-либо иная идеология будет бессильна остановить этот все

более зловеще заявляющий о себе процесс распада единого

государства. Однако они не отважились на следующий, казалось

бы, вполне закономерный шаг: окончательное перенесение

основного акцента своих программ с неокоммунистических на

евразийские положения. Этим они предопределили последовавшее

вскоре разложение не только единого блока, но и его ядра -

КПРФ. Если бы они осознали, что в настоящее время, несмотря на

сохранение известной популярности коммунистических идей, они

могут играть только подчиненную, второстепенную роль по

сравнению с тем, что сегодня так нужно стране -

объединительной идеологией Евразийства; если бы они не

закрывали глаза на эту очевидную необходимость смещения

акцентов, они, возможно, удержали бы от распада и свою

собственную партию, и народно-патриотическую коалицию в целом.

Но идеологическая ограниченность оказалась сильнее здравого

смысла.

Чрезвычайно важно, что все эти попытки - попытки использовать

евразийские идеи в сегодняшней политической борьбе -

характеризует одно и то же. Ни одна из политических сил не

оказывается способной воспринять евразийское наследие в целом.

Ограничиваются только тем, что заимствуют у евразийцев

отдельные мысли и идеи, зачастую совершенно вырванные из

контекста не только Евразийства как такового, но и вообще всей

совокупности достижений российской общественной мысли XX в. А

ведь мало сказать, что вне этого контекста они бывают просто

непонятны. Часто, будучи вырваны из целостного евразийского

мировоззрения, они приобретают искаженный, едва ли не

противоположенный смысл, и поэтому становятся "легкой добычей"

для врагов национального возрождения.

Применительно к Евразийству мы имеем полное право говорить о

целостном мировоззрении. Евразийство объединяло в своих рядах

представителей различных областей гуманитарного знания.

Работая каждый в своей сфере, они создали прочное

междисциплинарное научное основание, на котором построена

идеология возрождения России-Евразии. Мировоззрение евразийцев

было научным, причем научным не в марксистском, а в точном

смысле этого слова. Евразийство "как научный замысел" (П. Н.

Савиций) реализовалось в следующих областях науки.

П. Н. Савицким были созданы, во-первых, оригинальные труды по

географии. Научные изыскания привели ученого к выводу о том,

что в географическом смысле территория России-Евразии

представляет собой особый природный мир, кардинальным образом

отличный как от Европы, так и от Азии (об этом неопровержимо

свидетельствуют как данные физической географии, так и таких

дисциплин, как почвоведение и др.). Во-вторых, Савицкий

обосновал необходимость автаркического (разумеется, "в

разумных пределах") характера экономики России (эта

необходимость вытекает, по Савицкому, из общеизвестного факта

экономической практики: разницы между стоимостью морских и

железнодорожных грузоперевозок).

Н. С. Трубецкому принадлежит, прежде всего, обоснование

политической доктрины Евразийства: он в ряде работ доказывает

необходимость идеократии, как единственного выхода из тупика

насквозь лживой и изживающей себя либерально-демократической

практики Запада. Им же создан культурологический базис

Евразийства, основанный на идее равноценности и равноправия

культур всех народов мира, отрицающей европоцентризм (книга

"Европа и человечество"). Трубецкой так же выступает с

критикой роли европеизма в русской истории, утверждая, что

именно бездумная европеизация России привела к революции и

крушению ее государственности. В работах по этнической

психологии Трубецкой обосновывает идею близости русских и

"туранцев" на основании общих национально-психологических

особенностей. Идеи Трубецкого не носят характера разрозненных

тезисов. Напротив, из них складывается целостная и научно

обоснованная культурологическая концепция, закономерным

выводом из которой стали культурные утверждения евразийцев.

Развивая собственно филологические идеи Трубецкого, не менее

знаменитый филолог Р. О. Якобсон создает "евразийскую версию"

теории языковых союзов: объективные данные лингвистики так же

говорят о единстве народов России-Евразии, вне зависимости от

их генетического происхождения и расовой принадлежности.

Н. Н. Алексеев создал оригинальную теорию государства,

соединяющую присущий евразийцам здоровый этатизм с уважением к

правам личности, которые государство гарантирует и выполняет

(теория "гарантийного государства"). Ему же принадлежит

обоснование принципа федерализма как основы единого в

многообразии составляющих его этнических и культурных

элементов евразийского государства (федерализм евразийцы

относили к положительным сторонам советского строя).

Философская концепция государства и общества, нашедшая

выражение в трудах Л. П. Карсавина, с одной стороны, является

закономерным развитием идей русской религиозной философии

конца XIX - начала XX вв., с другой стороны отражает специфику

новой исторической эпохи - послереволюционного периода с его

потерями и открытиями.

Фундамент всего евразийского мировоззрения, основа основ его,

- это православная вера и преданность Церкви - соборной,

святой и апостольской. Евразийцы убедительно доказывали, что

между подлинной наукой и истинной верой нет, и не может быть

никакого неразрешимого противоречия. Напротив, только вера

придает науке высший, если угодно, духовный смысл, наука же, в

свою очередь, не только способна, но и должна вести человека

по пути нравственного совершенствования. Так, П. Н. Савицкий

был убежден, что "Наука связана с духовным возрастаньем

Клубком навек нерасторжимых уз". Таким образом, "Евразийство

как научный замысел" (Савицкий) ни в коей мере не противоречит

Евразийству как новому проявлению "утверждения Церкви" ("Исход

к Востоку"). Именно этот, глубоко православный характер учения

и жизненной практики евразийцев, позволил такому авторитетному

представителю церковной иерархии, как митрополит Антоний

(Храповицкий) отнестись к нему с благосклонным вниманием и

доброжелательностью, а местоблюстителю патриаршего престола

митрополиту Петру (Полянскому) - преподать П. Н. Савицкому

благословение на труды по возрождению России [4; c. 300].

Евразийцы, конечно, не могли остаться вне драматических

коллизий взаимоотношений Русской Православной Церкви и Русской

Православной Церкви заграницей. Они болезненно переживали этот

своеобразный раскол ХХ в., пытаясь сохранить связь с первой,

воплощавшей для них Святую Русь, родину, с которой они были

разделены "железным занавесом".

Научные и философские концепции, созданные евразийцами в

течение 20 - 30 гг. прошлого столетия представляют собой не

просто беспрецедентный феномен в истории как собственно

научной, так и общественно-политической мысли, но

исключительное явление для русской культуры в целом. По своему

значению оно выходит далеко за рамки указанного периода и той

социокультурной среды, в которой оно сложилось, среды

по-своему тоже уникальной - российской пореволюционной

эмиграции.

Для десятков, если не сотен людей - убежденных евразийцев -

эта система взглядов была не безжизненной совокупностью

отвлеченных положений, а мировоззрением, не только

продуманным, но и выстраданным, за которое многие из них

впоследствии заплатили жизнью или годами сталинских лагерей.

"Последний евразиец" Л. Н. Гумилев, корреспондент и во многом

ученик П. Н. Савицкого, наследовал главный, основополагающий

принцип Евразийства - его систематический, целостный характер,

воплотивший традиционную для русской науки идею синтеза

гуманитарного и естественнонаучного знания. Как сама этнология

является синтетической дисциплиной, лежащей на стыке

гуманитарной и естественной сфер знания, так и концепция Л. Н.

Гумилева является синтезом достижений "физиков" и "лириков". В

основе ее - теория пассионарности, подтверждаемая новейшими

данными естественных наук.

Л. Н. Гумилев был убежден, что Евразийство позволяет

объединить такие науки, как география, история и

природоведение. И этому утверждению вполне отвечает основное

направление научной деятельности Гумилева, который в своем

учении - а оно, несомненно, больше чем просто теория -

объединил различные дисциплины именно на основе евразийских

концепций.

Но неотъемлемой частью Евразийства как целостной системы

взглядов являются и политические идеи. В ряде работ

современных исследователей Евразийства и особенно публицистов,

берущихся писать о нем, отчетливо просматривается следующая

тенденция: признавая научное значение отдельных идей

евразийцев, они категорически отрицают их политическую

философию и более конкретные политические наработки. Более

того, раздаются, и именно по адресу евразийской концепции

государства, вздорные обвинения в ее, якобы "тоталитаристском"

и даже "фашистском" характере. Разбор подобных обвинений,

несостоятельность которых самоочевидна, увел бы в сторону от

основной темы нашей работы. Да и нет, думается, в нем

необходимости. Важно подчеркнуть тот факт, что это яростное

отрицание, которое вызывают евразийские политические идеи у

некоторых представителей "победившей демократии" косвенно

свидетельствуют об их непреходящем значении.

Л. Н. Гумилев, по обстоятельствам своего времени, не мог

открыто выражать свои политические взгляды, и, оставаясь

"последним евразийцем", обходил конкретные политические

вопросы. С начала 90-х гг. отдельные элементы евразийской

идеологии были востребованы различными политическими силами.

Из крупных фигур т. н. "постсоветского пространства" здесь,

конечно, следует упомянуть Н. Назарбаева. Он или, что более

вероятно, его советники, оценили огромный потенциал

Евразийства, о чем говорит одобрительное упоминание евразийцев

в его "манифестах" о Евразийском союзе, именно в нем увидели

(хотя этого нельзя было не увидеть) достойную замену идеологии

"дружбы народов". Однако из этого сделали гораздо более

прозаический вывод: евразийская фразеология как нельзя лучше

подходит для того, чтобы более или менее надежно прикрыть свои

истинные цели и задачи. Под аккомпанемент звучных призывов к

построению Евразийского союза в Казахстане удалось построить

скорее враждебное, нежели дружественное России политическое

образование. Здесь евразийские идеи выполнили, прежде всего,

маскировочную функцию. Впрочем, нет худа без добра:

широковещательные заявления казахстанского лидера, хотя и не

подкрепленные делом, а так же демонстративное присвоение

университету города Астаны имени Л. Н. Гумилева все же

способствовали распространению евразийских идей.

Что касается России, то так или иначе Евразийство поднимали на

щит разные политические движения, и, прежде всего,

народно-патриотические силы. Как уже говорилось выше, его

огромный потенциал не был учтен должным образом, что и

предопределило дальнейшую судьбу НПСР.

В настоящее время две политические силы, так или иначе,

претендуют на выражение евразийских идей и самим названием

декларируют это: Евразийская партия России (А.-В. Ниязов) и

партия "Евразия" (А. Г. Дугин). Сам факт прямого

декларирования Евразийства примечателен, но насколько эти силы

отвечают как евразийской политической концепции, так и

Евразийству в целом?

Что касается первого политического образования, то его

характер более очевиден: можно сказать, что это, в какой-то

мере, проявление "казахского синдрома". То есть связи практики

этого движения с Евразийством не больше, чем у политики

Назарбаева. Если он под прикрытием Евразийства решал задачу

упрочения ничем неограниченной личной власти и работал в русле

военно-политический интересов Запада (теперь это слишком

очевидно), то такие деятели, как небезызвестный Г. Джемаль

тоже выполняют под прикрытием Евразийства совсем далекие от

него задачи. Первостепенные из них: объединение исламских

элементов в политически оформленную силу. Естественно что

мусульмане, добившиеся в последнее время огромных преимуществ

в некоторых сферах экономики, производящие мощную экспансию в

центральную Россию, одним словом, явно переживающие

пассионарный толчок, добиваются адекватного выражения своих

возможностей на политической арене. Возможно, здесь имеется в

виду и вполне благая цель смягчения тех национальных и

религиозных противоречий, которые сегодня приводят к

межнациональным конфликтам среди самих мусульман. Но очевидно,

что эти задачи имеют мало общего с Евразийством, как системой

взглядов, во-первых, основанной на Православии, во-вторых, не

предназначенной в принципе для служения чьим-либо

узконациональным интересам. Первоначально эта партия и

создавалась как "исламская", однако в связи с запретом на

партии конфессионального характера (формальным, конечно), было

решено найти для нее другое наименование. И остановились на

Евразийстве, как беспроигрышном варианте.

Сложнее дело обстоит с движением "Евразия" А. Дугина.

Несомненна его заслуга как популяризатора евразийских идей,

осуществившего переиздание важнейших трудов евразийцев. Однако

вызывает множество сомнений его настойчивая попытка

представить себя в качестве непосредственного и подлинного

выразителя евразийских идей. Для всех, кто более или менее

хорошо знаком с идеями евразийцев 20-30-х гг. и концепциями

Гумилева очевидно, что в действительности неоевразийство

Дугина имеет не много общего с подлинным Евразийством П. Н.

Савицкого и Н. С. Трубецкого, и гумилевским учением, как его

прямым продолжением.

Неоевразийство Дугина как система взглядов ни только не

соответствует, но, напротив, зачастую противоречит Евразийству

как таковому. Прежде всего, как уже подчеркивалось,

Евразийство 20-30 гг. было основано на чистом и убежденном

исповедании православной веры; исповедании глубоком и

искреннем (в то же время, вполне осознанном), вполне свободном

от какой бы то ни было тени "обновленческих" и сектантских

тенденций, не говоря уже об отрицании евразийцами язычества. В

то же время, это не мешало евразийцам создавать идеологию

мирного сосуществования всех традиционных религий России.

Неоевразийство Дугина изобилует оккультными элементами,

которые вполне очевидны и начисто перечеркивают все, что

говорится неоевразийцами о якобы православном характере их

взглядов. В отличие от того благожелательного отношения Церкви

к Евразийству 20-30 гг., которое еще и в послевоенные годы

позволяло, скажем, "Журналу Московской Патриархии" публиковать

П. Н. Савицкого, ее отношение к движению Дугина сегодня

является отрицательным. Оккультистский уклон неоевразийцев,

конечно, не может вызывать иного отношения со стороны Церкви.

Попытки подменить подлинно научные основы учения Гумилева

псевдо- и антинаучными оккультными представлениями превращают

неоевразийство из научного мировоззрения в примитивную

неоязыческую мифологию.

Таковы главные тенденции современного неоевразийства,

позволяющие говорить (перефразируя П. Н. Савицкого), о том,

что движение "Евразия" "не есть евразийский орган".

Но, помимо этого, если поставить вопрос более широко, то

следует задуматься о том, насколько Евразийство вообще

совместимо с партийностью.

Партийность в ленинском смысле есть выражение представлений о

классовой природе общества. В марксистско-ленинской,

упрощенной картине мира берется за неоспоримую данность, что

партия является непосредственным выразителем интересов

какого-либо класса. Однако как иные теории общества не сводят

его природу к идее класса, а историю - к классовой борьбе, так

и наивное понимание партии не является единственным.

Наивное понимание сущности политической партии выражается в

следующей формулировке: она есть "политическая организация,

выражающая интересы общественного класса или его слоя,

объединяющая их наиболее активных представителей и руководящая

ими в достижении определенных целей и идеалов", являющаяся

"высшей формой классовой организации" [6; с. 482]. Современный

политологический словарь, конечно, предлагает иные толкования

этого явления, причем основная дефиниция выглядит более кратко

и в терминологическом смысле крайне расплывчато: партия - это

"группа единомышленников, стремящихся к общей цели" [5; с.

352]. Под это определение подпадает, как это нетрудно

заметить, помимо политической партии, любая более или менее

организованная группа людей - от литературного кружка до

воровской шайки. Однако именно таково мнение современной

политологии, - пожалуй, наиболее неопределенной и путанной из

новоиспеченных научных дисциплин.

Из первого определения исходили большевики, считая себя

выразителями интересов пролетариата и подняв кровавое знамя

"классовой борьбы", наиболее отточенным инструментом которой

действительно была партия. Второе определение, очевидно,

вполне устраивает тех, кто не предполагает успешного

осуществления возможности какого-либо иного государства, кроме

демократической республики.

Оба эти определения нуждаются в разъяснении и корректировке не

с ограниченно-идеологической точки зрения, а с учетом

современной политической практики. Характерно наличие в

марксистско-ленинском определении партии красивого слова

"идеал": по мнению марксистов, партии служат достижению неких

идеалов. Однако политическая практика, причем не только

сегодняшняя, но и относящаяся к "исторически обозримым"

периодам позволяет заметить, что именно идеалы-то политические

партии и не выражают иначе, чем на словах. Вероятно,

коммунисты мерили всех по себе. "Идеологические" политические

объединения, к которым принадлежала ВКП(б)-КПСС (сначала

фактически, в более позднее время - лишь формально),

действительно могут претендовать на выражение известных

идеалов. И европейская политическая практика дает образцы

деятельности подобных партий: все от демократов различных

толков до "пошедших в гору" националистов еще не расстались с

некими идеалами, по крайней мере, гласно. Иная картина

наблюдается в США, где "идеологические" партии не пользуются

популярностью, а республиканцы и демократы, фактически, не

имеют четкой идеологии. И голосовать за одну из них среднего

американца заставляет не приверженность их "идеалам" (по

существу, их и нет), а поддержка тех или иных практических

решений, предлагаемых ими в данный момент. И именно

американская модель, которая сегодня навязывается всему миру в

качестве эталона, является, в сущности, подлинным воплощением

демократических утопий. Она является практической реализацией

в политической сфере основного принципа современных

мировоззренческих доктрин Запада - безусловного релятивизма.

Таким образом, говоря по-военному, американская партия всегда

имеет какие-либо тактические замыслы, но не имеет

долговременной стратегии. В свою очередь, на очередных выборах

"электорат" поддерживает ее тоже исключительно из сиюминутных,

"тактических" соображений. Завтра те же люди будут голосовать

за другую партию.

И отнюдь не классовые интересы выражает такая партия, а

интересы узкого круга лиц, или же каких-то коммерческих

структур. Другие социальные и экономические группы

поддерживают ее не потому, что находят в ее программе

выражение своих "кровных" "классовых интересов", а только

потому, что "здесь и сейчас" им выгодно ее поддержать. При

перемене конъюнктуры они немедленно отвернуться от нее.

Поэтому такая партия не только не выражает какие-либо

постоянные и неизменные "идеалы", но, напротив, старается

уловить то сиюминутное, мимолетное, животрепещущее, что опять

же "здесь и сейчас" беспокоит ту или иную часть общества и

"играет" на этом.

Исходя из объективной действительности, можно дать

альтернативное определение партии. Современная партия - это

объединение людей на условиях, подсказанных конъюнктурой. Его

основная цель - достижение власти. Она непосредственно

выражает интересы лишь узкого круга лиц, хотя умеет вовремя

выдать их за интересы более широкой общественной группы,

класса и даже нации.

Отдавая себе в этом отчет, люди поддерживают ее на выборах

потому, что ждут от нее решения тех или иных конкретных

проблем. Хотя гораздо чаще поддерживают ее либо совершенно

бессознательно, либо под влиянием агитации, без малейшего

понимания сути происходящего.

Такое представление о партии, конечно, далеко не ново. И

именно российская общественная мысль в ее антилиберальном

направлении осознала это наиболее отчетливо. С присущей ему

выразительностью речи об этом писал принципиальный противник

либерализма К. П. Победоносцев: "Что такое парламентская

партия? По теории, - это союз людей одинаково мыслящих и

соединяющих свои силы для совокупного осуществления своих

воззрений... Но таковы бывают разве только мелкие кружки:

большая, значительная в парламенте партия образуется лишь под

влиянием личного честолюбия, группируясь около одного

господствующего лица" [3; с. 105].

Но наиболее полное выражение это адекватное представление о

природе партии получило в трудах евразийцев. Так один из

создателей (наряду с Н. С. Трубецким и Н. Н. Алексеевым)

евразийской теории государства (в ее глубинно-философском

плане), Л. П. Карсавин, писал о природе политической партии

следующее. Утверждается, что политическая партия является

выразителем интересов народа (точнее, его части - класса) и

осуществляет его связь с органами власти, позволяя ему влиять

на них. В действительности же, пишет Карсавин, "не

осуществляется связь правительства с народом и в партии... Ее

идеология и программа вырабатываются в ней самой сверху, а не

снизу. Они могут оформлять желания народа лишь в том случае,

если сама партия находится с ним в органической связи. Ведь и

социалистическая партия вовсе не выражение классового

самосознания пролетариата, а интеллигентская выдумка" [2; с.

153].

Таким образом, вполне закономерно, что в своей теории

государства евразийцы не нашли места для партии как таковой.

Практика партии, не как некоей идеальной сущности либеральных

утопистов, а как гораздо менее привлекательного явления

политической действительности, не отвечают представлению

евразийцев о государственном идеале. Определяющим понятием

евразийской теории общества является понятие симфонической

личности - некоей общности, объединяющей в себе симфонические

личности низшего порядка. Так, такая симфоническая личность,

как "многонародная нация" (в терминологии Гумилева -

суперэтнос) России-Евразии, включает в себя последовательно

такие симфонические личности, как отдельная нация, ее

политические объединения, а так же любые оформленные группы

людей (в т.ч., гумилевские консорции и конвиксии), и, наконец,

семью.

Ясно, что с евразийской концепцией государства плохо уживается

теория классовой основы общества, равно как и теория и

практика классовой борьбы. Идеалом для любого общества

является мирное сосуществование, более того, органическое

единство всех составляющих нацию симфонических личностей, в

том числе и классов, а не их борьба. Такое представление

равноудалено как от идеи классовой борьбы (и развивающей ее

теории и практики партии и партийности в ленинском смысле) так

и от либеральной практики постоянного противоборства всех

элементов общества в погоне за властью и наибольшими

материальными благами (выраженной в демократическом варианте

представления о партии и партийности).

Следовательно, как бы мы не понимали явления партии и

партийности, приходится признать, что ни одно из этих

пониманий не совместимо с Евразийством.

Более того, опыт евразийской политической деятельности 20-30

гг. доказывает это со всей очевидностью. Совершенно

оправданная попытка бороться с большевистской властью "ее же

оружием" привела к созданию евразийцами законспирированной

Евразийской организации, которая копировала, от части,

структуру коммунистической партии, и претендовала на то, чтобы

после евразийского переворота в СССР занять место "единой и

единственной" партии. Это привело к упрощению идеологии

Евразийства, вызвало отпадение от него ряда его виднейших

представителей (Н. С. Трубецкого и др.).

Историческая объективность требует признать, что в самой

попытке вести политическую борьбу, принимая на вооружение

отдельные организационные принципы большевиков, не было ничего

предосудительного: обстановка не оставляла другого решения.

Евразийцы могли либо устраниться от политической борьбы вовсе

и только наблюдать за происходящим на родине, либо же сделать

то, что они сделали - создать политическую организацию и вести

соответствующую работу.

Однако это имело и оборотную сторону: евразийское

мировоззрение превратилось в более или менее примитивный набор

лозунгов, первоначальная духовная общность была подменена

бюрократическими партийными структурами, высокая наука была

принесена в жертву бесплодной мелкотравчатой полемике ради

определения конъюнктурных приоритетов. Это привело к распаду

Евразийства как духовной общности: Н. С. Трубецкой решительно

порвал с политикой и углубился в науку, Л. П. Карсавин,

напротив, сделал стремительный "шаг влево", ставший для него

роковым и пр. Евразийская организация не смогла заменить того

единства духовного порядка, которое определяло бытие

евразийцев в 1920-е гг. Таким образом, можно сказать, что у

евразийцев был опыт "партийной деятельности", и дал он

отрицательные результаты.

Это вполне естественно, так как и по существу Евразийство не

отвечает принципу партийности и требует иного практического

оформления, нежели политическая партия, будь то партия

ленинского или западного типа. Эта идея принадлежит Н. Н.

Алексееву, автору евразийской теории государства. От лица

евразийцев Н. Н. Алексеев пишет следующее: "...Существо наше

не совпадает с природой политической партии, и партийность

есть только одна из возможных форм нашей деятельности" [1; c.

175]. По существу же, согласно Алексееву, Евразийство

представляет собой некий духовный орден. "...Название "партия"

для нас узко, мы по целям своим идейно больше любой

политической партии, включая социалистов и коммунистов. Мы -

организованное евразийство, род особого восточного ордена.

Название "партия" не охватывает нашего внутреннего существа,

не совпадает с ним... Нужно понять, что при наших целях, во

многих ситуациях нам более подобает выступать как орден, как

духовное объединение, а не как партия. Мы в этом смысле должны

дать себе отчет во всех преимуществах католической или

масонской тактики и ими воспользоваться. Может создаться такая

констелляция, когда евразийцам гораздо удобнее будет

действовать через другие партии..., в то время как евразийское

ядро будет хранить не партийный характер" [1; c. 174].

Следует, однако, отметить, что Алексеев не отрицал

принципиально возможность выступления евразийцев на

политическую арену в качестве политической партии, считая, что

это можно осуществить, в случае необходимости, но только из

соображений политической тактики.

Может быть, неоевразийцы, конечно, знакомые с этими мыслями Н.

Н. Алексеева, предполагают, что сегодня уместно действовать

через собственную партию, то есть это оправдывается

соображениями тактики? Если так, то они ошибаются. Сегодняшние

условия как раз менее всего способствуют тому, чтобы

организация евразийской партии была действительно уместна и

оправдана.

В значительной степени, политическая деятельность вообще как

род занятий сегодня дискредитирована. Если в прошлом веке лишь

закоренелые "эстеты" позволяли себе считать политику "занятием

для сброда", то сегодня таково мнение широких слоев нашего

общества. Массовое уклонение от участия в выборах, массовые

случаи голосования "против всех" и тому подобное, говорит о

том, что люди в принципе устали ждать от политических партий

решения своих проблем. Все говорит о том, что перспектив даже

у крупных политических партий в России не много. Постепенно,

при продолжающемся ухудшении положения дел в стране,

популярность этих партий будет снижаться. Раскол крупнейшей из

политических партий России - КПРФ - и связанное с ним падение

ее авторитета вполне подтверждают это.

Но если у крупных политических партий есть еще возможности

"остаться на плаву", то у небольших, а тем более "карликовых"

политических объединений, к каким относится и "Евразия", таких

возможностей нет. Напрямую связать евразийскую идеологию с

такой карликовой партией значит сегодня только одно -

дискредитировать ее в глазах россиян, более того,

"травестировать", проще говоря, опошлить ее.

В то же время, необыкновенная популярность различных сект, то

есть объединений, претендующих на выражение неких "духовных

запросов", равно как и увеличение числа членов масонских лож и

прочих подобных объединений, говорит о том, что именно они

сегодня более импонируют нашим соотечественникам. Именно там,

а не в партиях они ищут ответы на те "проклятые вопросы",

которые особенно обострились в эпоху "переоценки всех

ценностей".

Это свидетельствует о том, что именно сегодня складывается та

"констелляция", о которой пишет Н. Н. Алексеев. Именно такие

объединения, как масонские ложи и иные "духовные" образования

(до печально знаменитого братства "рыцарей-тамплиеров"

включительно!) находят поддержку у нашего общества, и, в

частности, у его "высших сфер", которые подчас и обеспечивают

этим структурам денежную подпитку. Популярность партий падает,

растет разочарование в политической жизни вообще, но в то же

время катастрофически повышается интерес к структурам

подобного типа.

Следовательно, если когда и уместно взять на вооружение

"масонскую тактику", то как раз теперь, когда она так успешно

применяется.

Кроме того, именно сегодня в высших сферах общества

евразийские идеи, и не только в дугинском, но и в собственном

виде, находят известную поддержку. Если бы евразийцы

действовали, подобно масонам, "через другие партии", эта

ситуация была бы использована наилучшим образом.

Сегодня пришло время реализовать то, о чем писал Н. Н.

Алексеев. В противовес изживающим себя партийным структурам,

надо создать иное объединение: объединение не партийного и

даже не политического характера, а именно своеобразный

духовный орден. И основной целью его должна быть не погоня за

депутатскими мандатами, а осуществление культурного действия,

и, даст Бог, духовного делания. Основами этого в полном смысле

неформального объединения должны быть: твердая вера,

приверженность своему вероисповеданию в его традиционной

чистоте (без каких либо примесей оккультизма), верность

евразийскому мировоззрению - не такому, каким оно стало в

интерпретации неоевразийцев, а подлинному евразийскому

мировоззрению Савицкого, Трубецкого, Алексеева, Гумилева.

Готовность к активной защите традиционной культуры

России-Евразии от агрессии со стороны Запада. Противодействие

сектантству и другим проявлениям "тайной власти", принятие

власти государственной как неоспоримой данности. И центральным

направлением деятельности такого сообщества должна быть не

политическая борьба, а борьба культурная и психологическая,

выражаясь высоким стилем, духовная брань.

Это объединение может принять форму общественной организации,

но не политической партии, что нецелесообразно по

вышеуказанным соображениям.

Именно оно способно стать достойным выражением евразийского

мировоззрения, и именно оно даст возможность внести в нашу

политическую обстановку духовное начало, которое сегодня

принципиально подавляется.

С одной стороны, это путь далеко не меньшего сопротивления, но

с другой стороны, по нашему глубокому убеждению, только этим

путем удастся достичь реального изменения ситуации и того, о

чем говорил Л. Н. Гумилев - возрождения России через

Евразийство как евразийской державы.

Литература

1. Алексеев Н. Н. Русский народ и государство. М.: Аграф,

1998.

2. Карсавин Л. П. Феноменология революции // Русский узел

евразийства. Восток в русской мысли. М.:Беловодье, 1997.

3. Победоносцев К. П. Великая ложь нашего времени // К. П.

Победоносцев: Pro et contra. Антология. СПб.: Издательство

РХГИ, 1996.

4. Политическая история русской эмиграции. 1920-1940 гг.

Документы и материалы. М.: Владос, 1999.

5. Политология. Краткий энциклопедический словарь.

Ростов-на-Дону: Феникс, 1997.

6. Философский энциклопедический словарь. М.: Советская

энциклопедия, 1983.

Публикуется по http://www.e-journal.ru/euro-st5-22.html

В библиотеку На главную страницу