Евразийство и современность
Круглый стол
опубликовано в
альманахе «Лики России», выпуск второй, на базе журнала Alma
Mater (Вестник
высшей школы), ?5-1993
25 ноября 1992 г.
Аналитический центр по проблемам социально -экономического и
научно-технического
развития Российской академии наук провел заседание круглого
стола на тему
"Евразийство и современность", в котором приняли участие: Егоров
Владимир Константинович,
доктор философских наук, профессор (Аналитический центр
РАН); Тугаринов
Иван Алексеевич, кандидат химических наук (Аналитический центр
РАН); Мяло Ксения
Григорьевна, кандидат исторических наук (Институт мировой
литературы РАН);
Кожинов Вадим Валерианович, кандидат филологических наук,
критик,
литературовед, публицист; Айзатулин Тамерлан Афиятович, старший научный
сотрудник
(Аналитический центр РАН); Ключников Сергей Юрьевич, старший научный
сотрудник
(Институт мировой литературы РАН); Гагаев Андрей Александрович,
кандидат
философских наук (Мордовский Государственный университет); Исаев Игорь
Александрович,
доктор юридических наук (Московский юридический институт);
Малютин Валерий
Андреевич, главный редактор журнала "Литературная Россия";
Кара-Мурза Сергей
Георгиевич, доктор химических наук, профессор (Аналитический
центр РАН);
Семенкин Николай Семенович, доктор философских наук (ИПК работников
образования);
Попов Владимир Дмитриевич, доктор философских наук, профессор
(Российская академия
управления); Терин Валерий Павлович, кандидат философских
наук (Открытый
университет).
Егоров В. К. Наш
круглый стол проходит в рамках постоянно действующего семинара
"Феномен
России", который работает в Аналитическом центре по проблемам
социально-экономического
и научно-технического развития РАН с апреля 1991 года.
Специалисты
центра разрабатывают гуманитарные аспекты, культурно-исторические и
социально-психопогические
основания новой промышленной и научной политики в
России. Без этого
по-настоящему глубокие, сущностные реформы осуществить
невозможно. Они,
на мой взгляд, во многом и буксуют сегодня из-за малой, по
крайней мере,
недостаточной сцепленности концепции, стратегии реформ с реальной
российской
почвой. В этой связи проблема государственной идеологии в России, в
том числе в
контексте евразийства, представляется одной из центральных.
Тугаринов И.А.
Евразийство явилось итогом постижения российских проблем людьми
органического
мировосприятия, не нового, но хорошо забытого, оттесненного в тень
господствующим
механистическим мышлением XIX и XX вв. Корни этих взглядов
прослеживаются
глубоко в истории мировой и российской мысли. И перспектива
развития
евразийских идей широка: использование данных современной науки
позволяет переосмыслить
в приложении к нашему смутному времени выводы, сделанные
евразийцами в
процессе исследования одного из самых разрушительных явлений в
истории
человечества — русской революции.
Сегодня термин
"евразийский" употребляется все шире, хотя часто без разъяснения
сути его
понимания. Хотим мы того или не хотим, он уже вошел в политический
лексикон
"пиратски", борьба разных групп за его использование в благоприятном
для себя смысле
уже идет. Идет и построение неоевразийства. Комплекс евразийских
идей активно
используется участниками движения "Постперестройка" (С.Е.Кургинян),
движения
"День" (А.А.Проханов), лидером патриотических сил Г.А.Зюгановым.
Евразийцем
объявил себя С.Б.Станкевич. Другого выхода, кроме евразийства, не
видит и
Н.С.Михалков. Недавно евразийские идеи были включены в программы
Международного
движения демократических реформ, Союза "Обновление" и
Гражданского
союза, с которыми связаны имена А.И.Вольского, А.П.Владиславлева,
И.П.Смирнова и
др. политиков.
Показательно, что
отношение к идеям евразийства "разводит", казалось бы,
сложившиеся
политические группировки. Противники и друзья евразийства имеются и
среди
"демократов", и среди патриотов, и среди коммунистов, и среди
монархистов,
и в группах
русских, татарских, еврейских и других националистов, и в других
сообществах.
Но, коль скоро во
всех движениях есть и сторонники и противники евразийства, не
оказывается ли
оно чем-то вроде точки, равноудаленной от остальных точек нашего
политического
круглого стола, а тем самым его центром? Не может ли оно в силу
этого своего
положения стать платформой для компромисса, приемлемой для
большинства, если
не лидеров, то рядовых участников этих движений или хотя бы
способной
послужить процессу примирения? Возможно, этому мешает то
обстоятельство,
что широкие слои общества не знакомы ни с сутью евразийских идей
прошлого, ни с
концепциями неоевразийцев. И надо прилагать усилия, чтобы этот
подход учитывался
при обсуждении национальных проблем до возможных конфликтов, а
не после них. Необходимо
добиваться от правительства и средств массовой
информации, чтобы
идеи евразийства шире освещались как на научном, так и на
популярном
уровне. Частью усилий в этом направлении, мы надеемся, будет
публикация
результатов обсуждений этого круглого стола.
Ясно, что даже с
нашими ограниченными задачами понадобится не один круглый стол,
чтобы ответить на
вопросы: 1. Как использовать комплекс идей, разработанный
евразийцами, в
предвидений периода, похожего на сегодняшний?
2. Какие
изменения произошли в России и мире с 20-х годов — начала деятельности
евразийцев?
Перечислю некоторые: произошла секуляризация масс населения,
неправославные
народы поднялись на новый уровень, выявились евразийские связи не
только с
мусульманской, но и с другими культурами, в науку и наукообразные
построения, через
которые многое внедряется сейчас в общественное сознание,
вошли новые
представления — биосфера, ноосфера, связь культурных феноменов с
геологогеографической
средой, снят запрет на геополитику и другие подобные
паранаучные
направления. Этот список, конечно, будет дополнен и, возможно,
прозвучат ответы
на вопросы:
3. Как все это
может отразиться на вхождении концепций евразийства в сознание
общества
современной России?
4. К каким
последствиям приведет учет или, напротив, неучет концепций
евразийства в
построении сценариев развития нашего общества?
5. К каким
последствиям приведут разные варианты вхождения комплекса идей
евразийства в
общественное сознание?
Мяло К. Г.
Евразийство возникло и вошло в интеллектуальную жизнь Европы и нашей
страны после
распада государства как результат поисков ответа на мучительные
вопросы: есть ли
народ, есть ли будущее у русских, что его ждет и каковы
интеграторы, если
ему суждено существовать в некоем своем многообразном обличии?
Таким образом,
вопрос о России первенствовал по отношению к вопросу о Евразии, и
это достаточно
заметно в первом евразийском сборнике "Исход к Востоку". Он сразу
же вызвал острую
и неоднозначную реакцию. Проблема, которую евразийство
поставило как
одну из основных, вылилась в попытку сформулировать некую новую
идеологию
интеграции. Эта идея — идеология многокультурного, многоэтничного
целого, которым
была Россия и Россия, которая рухнула и которую надлежало
собрать заново.
Евразийство как
идеология, которая в сущности была ориентирована на задачу новой
интеграции
"мега-России", в общемто ее поставило, но решали эту задачу другие
люди и на основе
другой идеологии. И интеграторы оказались иными, нежели те,
которые
предлагало евразийство. Тем не менее евразийство прошло большой путь и
сразу обозначило
внутри себя ряд проблем и противоречий, с которыми мы
сталкиваемся на
новом этапе. Все это и побуждает меня с большой осторожностью и
с большим
скепсисом задаваться вопросом, а надо ли внедрять идеологию
евразийства?
Вкратце
сформулирую некоторые из так и неразрешенных проблем "классического"
евразийства.
Проблема баланса между Европой и Азией и, соответственно, проблема
соотношения между
славянским и туранским блоками внутри России, внутри этого
многокультурного
и многоэтничного образования, о котором говорит евразийская
теория. Проблема
интеграции с Украиной. Украина не принимает евразийскую теорию,
а Савицкий,
преолагая вести начала русской государственности от Москвы, а не от
Киева, разрывает
их самым убийственным для общерусского сознания образом.
Незамедлительно
Россия (если она себя моделирует в системе евразийской как
славяно-туранское
общество, с большой акцентуацией на туранский фактор —
исламо-туранский)
дает крайне болезненную реакцию, особенно понятную, когда речь
идет о разрыве
сакрального поля Святой Руси.
На эту тему
достаточно много писал Федотов и чрезвычайно остро отреагировал на
это же Бунин в
своей известной статье "Инония и Китеж". Затем, как мы знаем,
евразийство
пришло по целому ряду причин к некоему внутреннему кризису. И
Флоровский
сформулировал это очень кратко и емко, тоже будучи одним из
основоположников
этого движения, отойдя от него: евразийство - малая правда,
сопряженная с
великим самообманом. На этом этапе история заканчивается. И вновь
она начинается,
пожалуй, с Л.Н.Гумилевым. С ним в развитии евразийства на новом
этапе мы вкратце
как бы пробегаем те же самые вехи, сталкиваемся с проблемами и
противоречиями, которые
уже обнаружили себя когда-то. Опять обнажились все те же
проблемы
соотношения Европы и Азии: разворачивание России от Европы в Азию,
акцентуация
туранского азиатского блока внутри самой России и указание на него
как на важнейший
центр самоиндентификации России, наконец — проблема Украины. На
новом этапе
развития евразийства мы столкнулись с проблемой (причем в гораздо
более острой
форме, нежели это было в начале XX века, в период после революции),
по отношению к
которой евразийство должно показать свою адекватность, свою
эвристическую
ценность и, если угодно, свою политико-технологическую значимость.
Я говорю о
русском вопросе.
Распад СССР — это
не просто распад СССР. Это совершенно в новом качестве
возникающая (и
атакой катастрофической форме, в какой вероятно, этого не было со
времен ХIII века)
формула бытия русского народа, не узко этнически, а, как это
традиционно было
в России, понимаемая в культурно-исторических и духовных
парадигмах
самоидентификации. Сегодня русские — это народ, оказавшийся без
государства,
расчлененный, потерявший свою идентичность, теряющий свое
представление об
истории, сталкивающийся с совершенно новой динамикой, новым
демографическим
соотношением и новым культурным самосознанием внутри того самого
туранского
фактора, на котором так много внимания акцентировало собственно
евразийство,
евразийство Гумилева и неоевразийство в его нынешней форме. Но
евразийство, а в
какой-то степени и Гумилев, размышляли в пору, когда эта
проблема не
обозначилась так болезненно, как сейчас. Евразийцы писали в той
системе
ценностей, когда Россия, утверждающая в качестве государственной одну
конфессию в
поликультурной системе при огромном количестве мусульман, явно не
доучитывала
значение туранского элемента, туранской культуры, ислама как
конфессии.
Сейчас происходит
нечто другое: на грани исчезновения, полного размывания
самосознания,
потери всех критериев идентичности находится как раз тот самый
русский фактор. Намой
взгляд (я недавно проехала от Литвы до Казахстана), всюду
одно и то же:
стремительное размывание — с поражающей скоростью — того целого,
которое казалось
достаточно прочно сложившимся не просто за десятилетия, а за
века совместного
проживания, когда люди ощущали себя соотечественниками. Они
сообщались между
собой, естественно, не очень интересовались национальностью
соседа. А сейчас
мы видим стремительно разрушающееся целое, на месте которого
возникает очень
четкое размежевание, самоощущение себя по своей национальной
общности, по
принадлежности к некой общине, в которой доминирующим критерием
является
национальность. Русский здесь находится в чрезвычайно жалком,
растерянном,
абсолютно потерявшем все азимуты состоянии. Потому что то
самоощущение, те
структуры идентичности, в которых русские определяли себя как
имперское начало
— говорю эти слова без всякой дополнительной оценочной нагрузки
— разрушены.
Суперэтнос разрушен, как имперский суперэтнос русский народ
разрушен. Но
прийти к тому, что они — русские — должны сейчас определять себя
по-новому,
непросто. Это сознание только брезжит и оно несформулировано. В этой
ситуации
неоевразийство (с его чрезмерной акцентуацией туранского элемента) не
только по
отношению к русским, но по отношению ко всему западному ареалу, по
отношению к тому,
что называлось Российской империей, а позже Советским Союзом,
на мой взгляд,
является гипербалансом в сторону ислама и исламских интерпретаций
всех существующих
на территории России конфессий и духовных самоопределений. Оно
в нынешней
ситуации выступает как формула самоуничтожения или как формула
уничтожения
русской России. Но тогда встает вопрос: уместно ли говорить в данном
случае о России?
Реально ли существование России без русских? Вопрос ныне стоит
именно таким
образом.
Из многих
характеристик того, каким образом понятия "Евразия, евразийский,
евразийство"
входят в широкое общественное сознание, мне понравилось определение
"пиратским
образом", потому что оно отражает некое фиктивное их содержание. И,
таким образом,
евразийство сейчас в значительной степени есть не ключ к
объяснению некоей
сложности нахождения интеграционных основ и форм для
многокультурного,
многоэтничного, многоконфессионального целого (которым была и
является и, если ей
суждено быть, и будет Россия), а формула, заменяющая Россию,
имя, вытесняющее
Россию.
Кожинов В.В. На
мой взгляд, не совсем правильно ставить вопрос о русском
евразийстве. С
той точки зрения, что есть русский народ и есть, допустим,
мусульманские или
туранские (излюбленный термин Трубецкого и Савицкого) народы.
Дело, по-моему,
не в этом. Для меня этот вопрос стоит совсем по-иному уже
довольно давно.
Евразийское государство — это не та "империя", которую мы всегда
имеем в виду. Ну,
хотя бы потому, что все-таки Россия существует как государство
почти 1200 лет —
это сейчас точно установлено. Ведь все туранские народы, за
исключением
поволжских, т.е. сравнительно ("многочисленные, вошли в состав
российской
империи не более 200 лет назад. А большинство в XIX веке. Если вы
обратитесь к
истории присоединения мусульманских народов — будь то Средняя Азия
или Кавказ и
Закавказье, - то выяснится, что они присоединились к России
немногим более
100 лет назад. И я думаю, что когда мы говорим о евразийской
сущности России,
то мы должны иметь в виду именно русских людей, вне каких-то
других: именно и
прежде всего русские — евразийцы.
Здесь уже
упоминалось имя хотя, на мой взгляд, во многом тенденциозного, но тем
не менее очень
проницательного мыслителя Г.Федотова. У него есть статья о
А.Блоке, где он
показывает, что никаких русских у Блока нет. У него, дескать, с
севера — финны, а
с юга — татары. И этим все ограничивается. А Россию, как
таковую, он
проглядел. Но я думаю, что он не проглядел, и то что называется
евразийством —
это и есть суть России, причем сложившаяся за 1200 лет ее
истории.
Когда говорят о
евразийстве (в научном, а не в публицистическом, как сейчас
распространено,
смысле), чаще всего имеют в виду учение полутора или двух
десятков людей,
которые творили с конца 10-х годов и по 30-е годы. Но есть
другое, по моему
мнению, более серьезное суждение о том, что такое евразийство.
Русь с самого
начала, срубежаVIII — IX вв., в равной мере обращена и к Европе, и
к Азии. Вполне достоверно
и детально это выявляется в эпоху Ярослава Мудрого и
позднее: браки
детей и внуков Ярослава (а княжеские браки имели, понятно, самое
прямое
государственное, в конце концов, непосредственно историческое значение и
смысл)
заключаются и с королевскими домами Франции, Англии, Германии,
скандинавских
стран и — одновременно — с детьми половецких ханов и осетинских
князей, между тем
как обручение, скажем, парижского принца и донецкой хатуни, в
сущности,
непредставимо. Конечно, это только один пример, но он, если вдуматься,
о многом говорит.
Главное — это то, что, во-первых, евразийская "двойственность"
— именно русское
свойство, а во-вторых, дело идет не о соединении, не о "сумме"
европейского и
азиатского начал, но о самобытном феномене, который способен
вступить в связь,
родниться и с Европой, и с Азией.
Русские историки
были в известном смысле как бы отравлены (не в дурном смысле
говорю, а чисто
фактически) западными представлениями. Они, в частности, на
любую азиатчину
смотрели, как на что-то безусловно негативное. И поэтому русские
историки очень
мало уделяли внимания "азийским" вливаниям в Россию, в ее
(используя
сомнительное, но выразительное слово) менталитет. Так вот, именно
русский
менталитет совершенно проникнут восточным влиянием. Мало кто знает, что
на самой заре
существования Руси в IX—Х веках наиболее сильное влияние
иноязычное,
инородное, которое испытала Русь было влияние хорезмийской культуры.
Не норманской, не
варяжской и даже не византийской, а именно хорезмийской.
Достаточно
сказать, что в пантеоне из шести языческих богов, чьи фигуры были
установлены
Владимиром за десять лет до принятия христианства в Киеве, по
меньшей мере, два
бога — хорезмийские боги. Это Симаргл и Хорс. Причем Хорс был
одним из
главнейших — богом Солнца. И весьма небезынтересно, что совершенно
"необходимое"
русское слово "хорошо" происходит от имени Хорс.
Еще немного
истории. Хорезмийцы бежали в свое время из Хорезма. Какая-то
верхушка
хорезмийского общества, элита, бежала в начале VIII века в Хазарию и
сыграла огромную
роль в создании Хазарского государства. Но потом они
поссорились с
властителями Хазарского каганата, которые перешли в иудаизм, и
бежали на Запад,
в частности в Киев. Это совершенно точно за последнее время
выяснено целым рядом
историков. Правда, началось это прояснение только полвека
назад. А в Киеве,
допустим, в первую половину Х века, огромную роль играли
хорезмийцы.
Вплоть до того, что они как бы навязали своих богов. И это только
один пример, а их
можно привести сколько угодно. Например, Л.Н.Гумилев стремился
показать,
насколько всепроникающим было в России монгольское влияние. Это ведь
поразительно:
особенно сильное монгольское влияние (об этом убедительно написал
Г.В.Вернадский)
начинается после свержения монгольского ига. Достаточно сказать,
что на протяжении
целого столетия после свержения ига главнокомандующим русской
армией назначался
всегда только монгол и обязательно потомок Чингисхана. Они
воевали в Ливонии
и т.л. Этих фактов можно привести несметное количество. И для
меня лично
евразийство состоит вовсе не в том, что Россия соединяет в себе
народы, с одной
стороны, славянские, с другой стороны, тюрские, монгольские —
исламские народы.
Это в конце концов не так существенно.
Если взять и
отрезать от России часть и создать национально русское государство,
о чем говорила
Ксения Григорьевна, то и оно ни в коей мере не перестанет быть
евразийским.
Мяло К. Г. И с
моей точки зрения, если уж на то пошло, для нас важнее не анализ
идей
Г.Вернадского, Трубецкого или Савицкого, хотя они замечательные мыслители,
но изучение самой
русской истории во всей ее конкретности. Они, допустим, дали
какой-то ключ. Но
задача заключается не в том, чтобы перебирать и конструировать
что-то из их
работ — к сожалению, этим сейчас, в основном, и занимаются, — а
изучение самой
русской истории.
Айзатулин Т.А.
Как сказал Никита Михалков, "следует просто и ясно вспомнить, кем
мы были, понять
кто мы есть и занять свое место". Он же дал простой, в научном
смысле совершенно
точный, а, главное, полный ответ: "Я не то чтобы увлечен
идеями
евразийства, я просто не вижу иного выхода на сегодняшний день". Начну с
альтернативы
евразийству. Она есть, о ней уже 70 лет известно из науки и
практики —
взаимоистребление — и детали ее на период после падения
"коммунистического
режима" в подробностях предсказаны полвека назад Иваном
Ильиным в статье
"Что сулит миру расчленение России". И даже зная это, русская
интеллигенция
начала процесс последовательного уничтожения России. Смертный
приговор
макро-России (СССР) был предложен А.Солженициным ("Как нам обустроить
Россию"),
воспет в многочисленных выступлениях русской интеллигенции и движений
"христианских"
республик (прибалтийских, Молдавии, Армении, Грузии), подписан на
первом съезде
депутатов РСФСР в 1990 г. (против этого проголосовало лишь около
30 человек) и
приведен в беловежское исполнение руками трех русских
(великорусского,
малорусского и белорусского) президентов. Затем
"демократическая"
и "патриотическая" русская интеллигенция и политики взялись за
мезоРоссию
(РСФСР) и одновременно повели борьбу за создание русской республики,
т.е. микро-России
— Петербургомосковии. Еще живо в памяти, как настаивали на
сохранении союза
среднеазиаты, подвергаясь за это насмешкам, а русская
интеллигенция уже
родила миф о непостижимой легкости, с которой Восток (не
любимый Запад —
Прибалтика, а Восток, туранский элемент) оторвался от русского
ядра.
Новый социальный
эксперимент лишний раз кроваво подтвердил правоту давних
прогнозов — в Молдавии,
на Кавказе и в Средней Азии. Дальнейшее развитие
"альтернативы"
евразийству России достаточно очевидно — эскалация угрозы
применения
(единичных и массовых, преднамеренных и непреднамеренных) незаконно
изъятого
вооружения и технологических эквивалентов оружия массового поражения —
радиационного,
как цезий-137, и химического, как выброшенные при артобстреле
Днестровской ГЭС
200 тонн трансформаторного масла. Последнее чрезвычайно опасно
из-за выделения в
процессе окисления диоксинов, выброс всего лишь 2,3 кг которых
в 1974 г. в
Севезо (Италия) обезлюдил территорию в 18 кв.км, и очистить ее не
могли в течение
15 лет.
Не останавливаясь
за неимением времени на деталях анализа этой динамики, сразу
приведу
полученный с точностью, даваемой теорией размытых множеств, вывод,
практически
важный для каждого, кто еще не потерял инстинкты самосохранения и
сохранения рода,
т.е. для тех, кто дорожит жизнью своих детей. Этот вывод таков:
сейчас вести себя
надо так, будто в стране идет радиационная и химическая война,
а ядерная война
стоит на пороге. О неизбежности такого исхода — "небывалой
мировой
катастрофы" при совокупной (системной) дестабилизации России:
национально-государственной,
социально-экономической, духовно-нравственной,
социально-психологической
и политической — предупреждал и мировую научную
общественность и
президентов академик В.АЛегасов. Его концепция "Дамоклов меч"
была разработана
в 1987 г., сразу же по завершению им системного анализа
Чернобыльской
катастрофы. Его своевременное предупреждение было проигнорировано.
Определив, что
самым слабым местом в системе безопасности оказался "человеческий
фактор",
Легасов диагностировал массовое поражение психики, выразившееся в
потере инстинктов
самосохранения и сохранения рода, надекватности поведения и
некритичности.
Это три главных признака шизофренизации сознания. Позднее
проявились и
остальные: десемантизация (выявлена Э.Володиным) с делогизацией
(выявлена
С.Кара-Мурзой) и деструктивность при творческом бесплодии (очевидны
всем). Вспомним,
что "последний евразиец", как он себя называл, ученик первого
евразийца
П.Савицкого (в мордовских лагерях) Лев Гумилев определил
пассионарность не
только и не столько как чрезвычайную активность (люди "длинной
воли"), но
прежде всего как беспредельную страсть (райю — страсть), как
"качество,
толкающее к иллюзорным целям, как страсть, которая сильнее самого
инстинкта
самосохранения — "антиинстинкт". Заметим, что последние,
послегумилевские
исследования показывают, что найденные Львом Гумилевым оси зон
пассионарных
толчков связаны с зонами периодических проявлений геологической
активности,
индуцирующей биогеохимическую активность (активность живого
вещества), о
которой впервые сказал В.И.Вернадский, настаивавший на том, что
человек, как и
все живое вещество в целом, входит в механизм земной коры. Многие
сейчас
констатируют, что в стране резко подхлестнулись процессы этногенеза, но
это, дескать,
всегда сумасшедшее дело, оно всегда связано с территориальными
претензиями,
лерекройками и миграциями масс населения, беженцами, войнами,
кровью и прочими
кошмарами. Так было столетиями и тысячелетиями.
Но сейчас
ситуация иная. Города напичканы хозяйственными и промышленными
объектами, на которых
сконцентрированы мощные энергетические источники и опасные
вещества или их
источники. Антиинстинкт правит бал в стране с ядерным,
химическим и
бактериологическим оружием. Кроме того, на каждого горожанина в
России приходится
около 100 тысяч летальных доз веществ (радиоизотопов, опасных
неорганических и
органических веществ). Они несут в себе угрозу такой
катастрофы, по
сравнению с которой Чернобыльская авария — мелочь. Наиболее
вероятный и
эффективный механизм ее включения — межнациональные конфликты,
которые
инициируются и подогреваются как "демократическими", так и
"патриотическими"
средствами массовой информации через методичное стравливание
народов, через
разрушение под прикрытием "гласности" не столько "писаных
законов",
сколько неявных традиционных общественных евразийских договоров и
других механизмов
(их около десятка), которые столетиями поддерживали
межнациональные
равновесие и стабильность.
Ясно вспомнить,
кем мы были и кто мы есть, понять нашу евразийскую сущность и
этим поставить
заслон межнациональным конфликтам и дальнейшему расчленению
России
образованному русскому человеку очень трудно. А мои десятилетние
тестирования во
всех слоях населения говорят о том, что это невозможно. Преграда
этому
непреодолима потому, что она многослойна, глубоко эшелонирована. Дело не
только в
общеизвестной манкуртизации и историографической деформации, которым
одинаково раз и
на всю жизнь подвергаются все школьники и против которых русский
школьник не имеет
ни иммунитета, ни родительских прививок, в отличие от нацмена,
вынужденного с
детства знать о лжи всех без исключения газет, радио- и
телепередач,
учебников и книг (этот иммунитет сейчас быстро приобретают русские
нацмены в новых
"государствах" нашей страны). Дело даже не в самих
историографических
и этнографических деформациях и даже не в провокация х,
дезинформации и
разрушительной селекции сведений современными средствами
массовой
информации. Дело главным образом в том, что механистичность, можно
сказать — ньютонианство,
прямолинейность мышления и интеллектуальная
бессовестность
(внесовестность) европейски образованного человека не
соответствует
многомерной сложности России как природного (биосферного)
феномена,
требующего адекватного многомерного системного, можно сказать,
экологичного
мышления и интеллектуальной совести. Независимо от того, кто
инициировал
процесс и какие "агенты влияния", "демократические" или
"патриотические",
его проводят, Россия перестраивается в тот обрубок, который
соответствует
умственному и духовному обрубку — современному реально правящему
бал классу:
определенной части русской интеллигенции, "низшей по качеству", как
говорил
Г.Федотов, — журналистской, юридической, экономической, политической и
партийно-идеологической.
Правительство этого класса будет иметь тот народ,
которого оно
заслуживает: московско-петербургский — остальные народы разбегутся.
Известно, что
этнографическая сущность России — евразийская полиэтническая (с
русским ядром).
Ее культурно-духовная сущность — поликонфессиональная с ярко
выраженной
православной доминантой; социальный генотип — традиционное общество;
социальный биотип
— вожаческая стая(стадо); ее доминируюший архетип —
аграрно-военный
народ. Эти сущности, и прежде всего евразийская диктуют
определенную
систему правил и ограничений на социальную инженерию в России и
вполне
определенную систему техники безопасности социальной инженерии
(включающей
информационные технологии манипулирования сознанием). Сегодня эта
техника
безопасности нарушена, что в любом инженерном деле является уголовно
наказуемым
деянием. И нарушена она сознательно и всем спектром политиков - и
"демократами",
и "русскими патриотами" — от Ельцина до Проханова.
А.Казинцев,
например, уже вплотную подошел к идее деления по крови. Такое
разделение сулит
русским сравняться по численности с тофаларами, которых
насчитывается 800
человек. Ведь монголоидная компонента восточнославянских
племен, предков
русского этноса, является одной из древнейших и периодически
пополняющихся в
длительном процессе его активного межэтнического взаимодействия,
метисации и
евразийского синтеза. По средней относительной степени
антропологической
выраженности европеоидных и монголоидных черт русские
находятся между татарами
и карачаевцами. До V века нашей эры идет интенсивное
взаимодействие с
иранским элементом (скифско-сарматским), что отражается, в
частности, в
появлении в русском языке слов "степь", "хата",
"сапог" и т.д. Он
отчетливо
прослеживается в фамилиях русской элиты (послов в Византии) аж в ХIII
веке. С гуннского
нашествия становится мощным взаимодействие с угрофинским
элементом и
повсеместная метисация на протяжении столетий. Замечательно, что в
VIII—IX веках
параллельно идет интенсивное взаимодействие и метисация с этим же
угро-финским
элементом "будущих татар" — Волжских булгар и создается полная
идентичность
спектра древних суеверий русских и татар, отчетливо выявляющаяся в
этих этносах и в
наше время (см. исследования Фурмана и Филатова). Далее
протекают сложные
процессы взаимодействия с культурами Хорезма, Хазарии и
Булгар,
Скандинавии и Византии (с приобретением от признанных сильными врагами
норманской и
византийской сущностей русской государственности). В X—ХII веках
идет
взаимодействие и интенсивная метисация знати, включая князей, с таким
туранским
элементом как половецкий (кипчакский), который позднее станет, наряду
с булгарами,
основным субстратом формирования и современного татарского этноса.
Наконец,
татаро-монгольское нашествие и столкновение с еще более сильным, чем
норманны и
византийцы, врагом. ХIII век — ордынское иго у русских и ордынская
оккупация у
булгар (теперь называемых татарами) и формирование новых типов
государственности
у тех и других, сильнейшая метисация в слоях национальных элит
и в конце концов
евразийский синтез этих государственностей и культур в XVI —
XVII вв. и рост
продукта этого синтеза — Государства российского, России.
Последняя стадия,
ХVII — XX вв. — вестернизация.
Народная память
права, более права, чем Гумилев или Кожинов — это были тяжелые и
кровавые
взаимодействия. Но народная память более права также, чем Мяло и
Казинцев - это
были одновременно процессы рождения и роста российского
суперэтноса и
российскогр народа, который существует объективно как один народ.
И современные
социологические исследования изумляют выводом о "поразительном
идеологическом
единстве" нашего народа (в действительности — не идеологическом,
а
мировоззренческом, включая древние и новые суеверия). Никакие стравливания
этносов и
конфликты не в состоянии пока разрушить это глубинное единство.
Напрасно радуется
"русская" интеллигенция и пытается расчленить, разрезать народ
и культуру
Толстого и Достоевского на русскую и туранскую части и поставить
между ними
религиозные, политические и прочие перегородки. Есть и другие аспекты
евразийского
синтеза. Он сделал азиата нашей страны (башкира, татарина, якута,
казаха)
одновременно европейцем, сделал это легко и незаметно, без гибели
собственной
культуры. Он пока не справился с обратной задачей: сдепать европейца
(прибалта,
молдаванина, украинца) одновременно азиатом, более того, он пока не
смог открыть ему
глаза на великие тысячелетние азиатские культуры — китайскую,
тибетскую,
индийскую, хотя такие русские великаны, как Рерих и Блаватская
предприняли для
этого немало усилий. Известно и то, что переводчиком,
естественным
переводчиком этих великих культур на язык современной европейской
науки может быть,
по-видимому, только русский человек как естественный и
органично полный
евразиец. Это осознавали великие русские ученые — Менделеев,
Вернадский и
другие. Вернадский сетовал, как известно, на то, что европейская
философия отстала
от индийской на 800 лет. Он не был человеком метафор. Он был
человеком
совершенно точных понятий и цифр.
Ключников С.Ю.
Евразийцы ввели понятие "идея-правительница", которое лежит в
основании любого
государства или культуры. Идеи-правительницы не остаются
неизменными, а
развиваются в ходе истории, хотя нередко сохраняют свою основу.
Россия в течение
XX века трижды меняла эту идею. На первый взгляд, наше
государство
проэволюционировало в сторону Запада. Однако, если задуматься, мы
можем убедиться,
что Россия движется всетаки по евразийскому пути. Логика смены
правящей идеи
состоит в предельном "сгущении" западного компонента. И каждый раз
в истории
Российского государства западнический крен, имевший разрушительные
последствия,
перерабатывался на исконный отечественный манер.
Голландско-протестанский
уклон Петра I в конечном счете трансформировался в мощь
Российской
империи; большевистские идеи с их западническими истоками в ходе
тяжелого
70-летнего пути материализовались в советский режим, вполне отвечающий
традиционным восточным
представлениям о государственности. Наверное, и
сегодняшний
откровенно западнический соблазн, проявив до конца свою
разрушительную
суть, будет переработан и перемолот мельницами истории. Очевидно,
что западническая
либеральная идея, не нашла ключи к сердцу этой земли: не
смогла удержать
это пространство и лишь открыла наиболее разрушительные
инфернальные
влияния, силы и процессы. Поэтому столь велик сегодня спрос на
евразийскую идею,
являющуюся ключом к осознанию сути России. Сейчас евразийство
подвергают
критике и с точки зрения либеральной идеи, усматривая в евразийстве
апологию
тоталитаризма всех видов, и с позиций православия, полагающего, что
евразийство, по
сути, есть происламское мировоззрение. Это несправедливое
суждение.
Действительно, современное евразийство уделяет большое внимание
проблеме ислама.
Сама попытка завязать российско-исламский диалог,
представляется
плодотворной. Но вместе с тем, ряд публикаций "Дня" делает, с
моей точки
зрения, неоправданно большой крен в сторону ислама и недостаточно
учитывает русский
фактор. Думается, что примирение чисто евразийской и
русско-национальнопатриотической
точек зрения все-таки возможно.
Для этого
необходимо в двойное определение России (Россия-Евразия) ввести третий
компонент "Русь"
(в ее сакральнодуховном измерении). Итак, перед нами триединое
понятие: Русь —
Россия — Евразия . В данном случае термин "Русь" будет
олицетворять
собой как раз глубинный смысл, святость русского духа,
сакральнодуховный
аспект, вечный, вневременной. "Россия", может быть, будет
выражать
духовно-культурный, культурно-исторический пласт. А понятие "Евразия"
целесообразно
рассматривать как некое природное цивилизационное тело, заданное
историческими,
природными и экономическими особенностями народа и государства.
При этом каждый
член этой триады пересекается с другим членом. Скажем, понятие
"русский"
имеет и собственно этническое измерение, хотя в этническом смысле
русские наиболее
евразийский народ, поскольку не являются чистыми славянами, а
соединением
славян, туранских и финно-угорских народностей. Русские всегда
осознавали себя
прежде всего не с этнических точки зрения, а как некую
российскую
общность, и в то же время они принадлежали к евразийскому
образованию. Сами
евразийцы рассуждали следующим образом: в точности так же, как
китаец является
азиатом, или, допустим, француз является европейцем, русский
является
евразийцем. Определение русского как евразийца не противоречит и не
унижает его
достоинство, не размывает его рамки. В то же время понятие
"российский"
включает в себя понятие "русский", что подтверждается на языковом
(корни
"рос" и "рус" тесно взаимосвязаны) и на этническом уровнях,
ибо основной
костяк
многонациональной России — русский народ. В тоже время самопонятие
"Россия"
и государственно, и этнически, и культурно имеет достаточно тесные
пересечения с
понятием "евразийский". Взять тот же герб, двуглавый орел, равно
обращенный и на
Восток и на Запад. Потому Евразия включает в себя и русский и
российский
компоненты совершенно органично.
Здесь нужно
оговориться, что Евразия понимается нс как весь материк, а как
срединная
Евразия. Ведь европейцы называли Евразию "хартлендом" - сердцем мира,
а Россию
"сердцем хартленда", т.е. сердцем сердца, святая святых
континентального
великого образования. Если говорить о евразийском самосознании
и патриотизме, то
для них характерно не просто единство принципа крови и
принципа почвы,
но примат принципа территории над принципом крови. Поэтому
русский фактор
следует рассматривать не как чисто русский, и даже не
русско-российский,
но как русско-российско-евразийский. Понятие срединной
Евразии
необходимо более четко ввести в геополитический лексикон. Здесь
задавался вопрос,
нужно ли сегодня вообще говорить о Евразии. Действительно, без
обретения
национального самосознания, без восстановления и воскресения русского
духа в его
сакральном измерении непродуманные геополитические обширные союзы с
народами Азии
могут нанести ущерб нашему национальному самосознанию, нашей
экономике и нашей
государственности. Но как только русский дух будет
восстановлен во
всей своей полноте, как только русская идея обретет национальную
форму,
исторические связи с близлежащими государствами Востока восстановятся и,
конечно, более глубокие,
нежели в рамках СНГ. Евразийство ценно и тем, что оно
рассматривает
"красный" период не как совершенно чуждый зигзаг, а как некий опыт
распятия русской
души, русской нации, что позволяет использовать этот опыт во
благо страны.
Представляют ценность
и экономические идеи евразийцев. Так, они рекомендовали
заключать
внутриконтинентальные экономические союзы между народами Евразии с
тем, чтобы
противостоять морским, так называемым атлантическим союзам, поскольку
евразийские
государства с сухопутной системой доставки товаров явно не успевают
за государствами
островного типа, гораздо быстрее совершающими экономический
товарооборот. И
спасение Евразии в единой экономической политике. Поэтому-то и
перспективно
экономическое сближение между ними. Его должно дополнитьдуховное
сближение, союз
религий, но не в плане экуменического всесмешения, а в плане
противостояния
американизации и профанизации всех сторон жизни общества.
Гагаев А.А. Мне
думается, для того чтобы ответить на вопрос о евразийстве, нужно
создать
конкретную общую теорию, а именно теорию этногенеза суперэтноса. Здесь
уже возникал
вопрос, кто такие русские. Мы так на него и не ответили. Русский не
славянин.
Русский, как Гумилев правильно считает, — это тюрок, алан, славянин и
угрофинн. Термин
"россиянин" и политически и эстетически неверен, потому что он
подчеркивает нашу
разницу. Мы все русские, а в рамках гиперэтноса русским может
быть и еврей, и
немец, и француз, который у нас здесь живет. В рамках России
начался процесс
этногенеза суперэтноса. Вместо 88 областей в России формируется
10—15
суперэтносов и, как правильно было замечено, идентификация исчезает.
Вернее, мы
идентифицируем себя уже с суперэтносами — казахско-славянским
суперэтносом,
прибалтийско-славянско-эстонско-литовско-латвийским суперэтносом.
Попытка
восстановить теперь русское, так называемое, самонациональное сознание —
это чистая
утопия. Формируется сознание суперэтносов и мышление суперэтносов.
Вместе с тем
встал вопрос о русском государстве. Хотим мы того или нет, русские
области будут
создавать русскую государственность. Сибирское соглашение будет
оформлять себя
как русская государственность. В рамках этих новых суперэтносов
начинается
нарастание пассионарности.
Исаев И Л. Происходящий
на наших глазах распад евразийской империи не
окончателен,
поскольку сохраняется тот тип властвования, который евразийцы
называли правящим
отбором. Другой фактор, который дает нам основание
предполагать, что
Евразия поднимется и возродит свои ценности и идеи, — это
особое отношение
евразийской мысли к праву. Вспомните Шахматовские исследования
по поводу права,
как правды. Понятие права в европейском понимании для
евразийского
мышления всегда было неприемлемо, начиная с Иллариона, с "Закона и
благодати".
Благодать — это действительно то, что спускается на Евразию. Право —
это несколько
иное.
Понятие права
появляется только в XVIII веке. Право и закон несут в себе
совершенно иное
содержание. Правда — это поиск какого-то критерия на основе
чего-то иного,
неформального, незаписанного. Неслучайно евразийцы устанавливают
идею
естественного права, интуитивного права. Но тем не менее право — это то,
что является
истиной, что человек представляет, как истину, как право, что
рождается не на
бумаге, не зафиксировано, не конституциируется. Подобное
отношение к праву
сохраняется до сих пор. У нас в российском праве (Алексеев
Н.Н. это часто
подчеркивал) грань между правом и обязанностью, правом и не
правом размыта,
стерта. Сюда могут вторгаться политика, психологические
элементы. Права в
договорном понимании (в европейском смысле) у нас никогда не
существовало. И
все сегодняшние дискуссии вокруг огромной массы законодательных
предположений,
актов, проектов, вокруг конституции - это, как мне кажется,
следствие
евразийского отношения к праву.
Наконец, еще один
фактор. Это своеобразный солидаризм, корпоративизм, который
отталкивается, с
одной стороны, от индивидуализма, и с другой — от коллективизма
коммунистического
или иного типа. Что-то промежуточное, среднее как сам мир
Евразии, как сама
территория Евразии. Ведь и экономическая, и социальная
программа
евразийства строятся на этих принципах. Многие течения пытаются
сегодня включить
в свои политические программы те или иные положения
евразийства. Во
всяком случае солидаризм и корпоративизм могут стать началом,
которое еще
проявит себя. Все это базируется на наших евразийских корнях,
которые просто
так не вырвать. В целом, я думаю, что сегодняшнее обращение к
свразийству и
средств массовой информации, и политических партий, и президента
сродни попытке
воссоздания политического, геополитического мифа, и наша задача —
очистить
евразийство как идейное течение, которое возникло в 20 — 30-е годы).
Малютин В.А.
Сегодня для России, для понимания нами своего места в мире, попытка
самопознания
российским суперэтносом как евразийского суперэтноса представляется
наиболее важной.
Это отвечает основной идее князя Н.С.Трубецкого, который
развивал мысль
Сократа о самопознании как цели человеческой жизни, говоря о
самопознании
нации, как коллективной личности. Это очень существенно. Сегодня не
просто
возрождается евразийство, а начинает формироваться устойчивый интерес к
пониманию
сущности русского суперэтноса как евразийского суперэтноса. И задача
средств массовой
информации — помочь общественному сознанию в осмыслении этих
проблем.
На протяжении
многих лет Россия была ориентирована на Запад. Это касается как
традиционной
общественно-политической мысли, так и славянофильства. Об этом
аргументированно
писал Трубецкой. Что касается другой стороны дела, то только в
русской
литературе инстинкт, художественное чутье впекло писателей к
исследованию
сущности евразийской жизни. Возьмем Пушкина. Ведь от "Руслана и
Людмилы" до
"Капитанской дочки" — это исследование русского бытия и именно его
евразийской
сущности, если оперировать сегодняшними терминами. Это было
естественно для
нашей литературы и, может быть, странно для некоторых
мыслителей,
которые отвлеченно рассуждали о проблемах нашего существования.
Говоря, что наша
литература в своей сути всегда была евразийской, я хочу сказать
о том, что она
была гораздо более прозорлива и глубока, чем
общественнополитические
рассуждения публицистов. Отношение Европы к Азии в
сознании русского
газетчика и публициста всегда было как к чему-то
второстепенному.
На уровне отношений господина и раба. И только когда Россия
потерпела
неожиданное поражение в русско-японской войне, а позднее, когда
американцы понесли
сокрушительные потери при Перл-Харборе, только тогда
ориентированная
на Запад общественно-политическая мысль начала задумываться над
тем, какая мощь
произрастает с Востока. Достаточно вспомнить: все мировые
религии родились
на Востоке, они пришли с Востока. И не Европа, не
англосаксонская
цивилизация обогатили человечество этими мировыми открытиями. И
в том
обстоятельстве, что России и русскому человеку выпала судьба жить на этих
пространствах,
впитывать в себя плодотворные соки разных культур, мне видится
перспектива
нашего суперэтноса. И совершенно преждевременно петь панихиду по
русскому народу,
по русскому суперэтносу. Нужно не оплакивать гибель
географического
отечества, как писал Флоровский, а вести себя так, чтобы эта
гибель заслонила
от нас другой ужас — ужас умирания, как писал тот же
Флоровский, ужас
помрачения русской души. Ежели мы решим эти две связанные между
собой проблемы
самопознания человека, очищения нашей души и души народа в целом,
то, мне кажется,
что все остальные проблемы будут решаться гораздо эффективнее,
чем если мы будем
их решать средствами политическими или военными.
Кара-Мурза С.Г.
Мы говорим здесь в основном об идеологии евразийства, но как-то
глухо о научном и
естественнонаучном багаже. А ведь под идеологией евразийства
есть очень
серьезная научная основа, которой мало какая теория может
похвастаться.
Кстати, об идеологии евразийства — я не вполне согласен с К.Г.Мяло
в том, что она не
повлияла на идеологию и практику строительства СССР. Евразийцы
выдвигали идею
идеократического государства, адекватного ландшафту, обосновывали
наличие
имперского чувства, понятие земли, человека, народа. Идеологией СССР
многое было
воспринято. Важно, что понятия и конструкции евразийства были
связаны с
фундаментальными, первичными понятиями и величинами — с теми, которые
заложены в
человеке филогенетически, а не являются просто продуктом культуры.
Таково, например,
воздействие ландшафта, определяющее многие инстинкты,
биоритмы,
ощущение пространства. Наши люди, которым приходилось путешествовать
по небольшой
стране, знают это совершенно биологическое чувство близкой границы.
Едешь и как бы
видишь перед собой границу (или побережье), будто попал в тупик.
Чувство ландшафта
и огромных просторов, которое есть у наших народов, заложено в
нас уже не
культурно, а биологически.
Мне кажется,
евразийство распространено в мире гораздо шире, чем принято думать.
Так, включение в
Россию — это наведение как бы евразийской структуры мышления на
народы сугубо
азиатские, и тут даже за 150- 200 лет много сделано. И будучи
включенными в
евразийскую культуру, среднеазиатские народы в последнее время уже
не были ни
европейцами, ни азиатами, они были уже евразийцами, то есть и
европейцами и
азиатами, в их поведении наблюдаются сугубо европейские черты.
Причем это было
не смесью Европы и Азии, а тем синтезом, обратная реакция
которого,
расщепление, приводит к очень тяжелым, разрушительным последствиям.
Достаточно этот
стержень евразийский, эти скрепляющие структуры резко убрать,
как происходит
откат даже не в Азию, а в какое-то аномальное состояние, где
начинаются те
конфликты, то снятие культурных, ритуальных, даже биологических
норм, которые
определяли возможности цивилизованного существования. Это мы видим
в Югославии, в
нашей стране, на Кавказе и в Средней Азии. Если этот процесс
будет
продолжаться дальше, то нечто аналогичное увидим и в России. Причем это
происходит в
каждом человеке, а не только в отношениях между народами.
Объективные и
непредвзятые эмпирические данные, которые удалось собрать за
последнее время,
свидетельствуют, как именно разрушение этих метафизических, но
и глубоко
связанных с инстинктами человека скреп буквально запять лет привело
нас в состояние,
близкое к геноциду — он стал "культурно освоенным" явлением.
Здесь я хочу
вернуться к тому, о чем говорил Т.А.Айзатулин. Сложилась совершенно
новая
конфигурация опасностей, какой не бывало в истории человечества. Состояние
таково, что
необходимо и с этой точки зрения оценивать выбор концепций,
идеологий и даже
понятий. Уже вовлекаются в действие такие технологические
средства, которых
просто раньше не было, против которых вообще нет эффективных
мер полицейского
контроля, такие как радиационное и бактериологическое оружие.
Они могут
контролироваться только культурными нормами и табу, заложенными
филогенетически.
Если эти скрепы
сняты, а они снимаются именно путем разрушения евразийской
сущности политическими,
экономическими и культурными средствами, то оказывается
позволено
практически все. А если и дальше будут прижиматься к стенке отдельные
социальные
группы, отдельные национальные группы, какие-то меньшинства, то все
они смогут
совершить акцию "непропорционального мщения" — технология это
позволяет.
И если мы беремся
провести реакцию расщепления того, что раньше в течение
долгого времени
существовало как особая сущность (Евразия), то мы должны знать,
что такие реакции
часто приводят к взрыву.
Семенкин Н. С. Я
полагаю, что внедрять евразийскую идею нет необходимости,
поскольку
евразийство это не только идеология, о чем здесь много говорилось, но
это и форма быта,
форма жизни, образ жизни, которые сложились на пространстве
Евразии, по крайней
мере, в течение пятисот лет. Если мы евразийцы, если здесь,
на этой
территории возник особый тип цивилизации и этот тип цивилизации себя
достаточно
утвердил (а я думаю, что это вполне очевидно), то вопрос должен
ставиться
несколько иначе. Что касается вопроса, надели популяризировать
евразийскую
теорию, которая создана в 20-е и 30-е годы, то, конечно, эта
огромная работа
должна выполняться.
Мне хотелось бы
возразить против толкования евразийства как формы великорусского
шовинизма.
Евразийство по своему характеру, по своей сущности — это антишовинизм
и антирасизм, ибо
связано с метафизикой всеединства, с православием, с
православной
идеологией, с восточной ортодоксией. Но что интересно: если русский
человек —
евразиец по своей сущности, по своему характеру, то и восточное
христианство в
его русском варианте — евразийское христианство. Таким образом,
есть
западноевропейское христианство и есть евразийское христианство. Что же
характерно для
этого восточного христианства? У Алексея Хомякова есть мысль о
том, что именно
православие является важнейшей характерной отличительной чертой
русской культуры,
что именно оригинальность, своеобразие, самобытность России
связаны с
восточным христианством, православием. Но встает вопрос, а в чем же
все-таки истина
восточного христианства?
Мне
представляется, что главный признак восточного христианства или русского
христианства —
это антирасизм. Ведь русские в своей истории смешивались с любым
народом. Смогли
бы или не смогли бы славяне выжить и освоить такие пространства,
если бы они не
смешивались? Если бы они попытались себя законсервировать,
отделить от
других народов, они давным-давно бы погибли. Не было бы тысячелетней
истории, не было
бы государственности, не было бы освоения этих гигантских
пространств. Это
важнейшая сущность русской культуры, которая является культурой
синтетической,
вобравшей в себя элементы множества других культур. Русский этнос
или русский
суперэтнос — и об этом уже говорилось — включает в себя, по крайней
мере, три
элемента: тюркский, угро-финский и славянский. И характерная черта
именно русского
человека, русской культуры и соответственно восточного
христианства —
это способность при перемешивании с другими народами сохранять
какой-то
стержень, какое-то внутреннее ядро. В этом как раз и сила русской
культуры,
русского человека — в его разнокачественности. В этом смысле русская
евразийская
культура самая стойкая, самая выносливая.
Но у русских есть
и страшный порок, страшный грех — это грех этнического
мистицизма. Или,
точнее, грех самообожествления, когда русские ставят себя на
пьедестал и
начинают поклоняться самим себе. Из этого, — писал П.А.Флоренский, —
вырастает
преклонение перед телесным, а не перед духовным. И мне думается, что
именно сейчас нам
следует вести борьбу против этого порока, который я бы назвал
современным
"хлыстовством".
Становление
евразийства утверждало русское, как особую самобытную культуру, тип
культуры. Но оно
также было направлено и против гипнотического воздействия на
русских историков
и философов того мифа, о котором Николай Сергеевич Трубецкой
пишет в работе
"Европа и человечество". Он говорит о том, что сила воздействия
романо-германской
культуры на другие народы мира объясняется именно
гипнотическим воздействием
на них мифа об общечеловеческом характере европейской
цивилизации.
Европейская цивилизация показала свою ограниченность. И все события
ХХ-го столетия ,
вся его история иллюстрируют ограниченность европейской,
романо-германской
культуры и свидетельствуют о том, что европоцентризм
неправомерен и
европейская цивилизация не может претендовать на универсальный
характер. В этом
отношении евразийская культура или евразийская цивилизация (в
данном случае я
не различаю этих терминов), конечно, имеет значительное
преимущество по
сравнению с той культурой, которая более ограничена. Егоров В.К.
Мне кажется, что
если и можно говорить о страшном грехе русских людей, то только
имея в виду
отдельных носителей подобного типа сознания и поведения. В целом же
надо говорить о
совершенно обратном: о сознании, граничащем с полным
самоуничижением.
И, по-моему, последнее даже более характерно для массы как
таковой.
Обращаясь к
истокам истории и трагедии русской революции и русской
интеллигенции,
П.Н.Милюков солидаризировался со многими нашими мыслителями
рубежа веков,
говоря о том, что национальное самоедство — это характерная черта,
которую выявила
русская революция. По его мнению, в русских возобладало
колоссальное
самоедство и нежелание гордиться, а, значит, и сохранять созданное
народом,
являющееся Россией. Все ломки, тектонические сдвиги в России в XX веке
базировались на
недооценке своего национального, своего исторически
приобретенного. И
сегодня это происходит. О каком русском самомнении мы говорим?
Давайте
конкретно, в сравнении. У русских больше национальных амбиций чем у
англичан или
американцев, чем у армян, грузин, литовцев, украинцев? Очень
сомневаюсь.
Если взять две
ветви нашей русской интеллигенции (классические, которые, как
общепризнано,
существовали в истории культурническую и радикально-социальную),
то мы увидим
поразительные вещи. Основная часть мыслящей, живущей духовной
жизнью
интеллигенции России, русской в том числе, жила идеями эволюционного,
естественно-исторического
развития . Она жила жизнью единой с бытием своего
народа и в этом
смысле евразийство было ее естественным духовно-пространственным
существованием.
Но верх у нас всегда брала прозападно ориентированная
интеллигенция, интеллигенция
радикально настроенная, составлявшая меньшинство.
Так было и в 1917
г., и на разломе "перестройка-постперестройка".
Шпет, по-моему,
отметил в свое время интересную вещь: начиная с Петра,
правительство у
нас брало на себя несвойственные ему функции — функции
интеллигенции,
пытаясь даже монополизировать миссию просвещения и наставления
всего народа на
путь истинный. По сути дела, большевики тоже взяли на себя ту же
самую миссию —
миссию наставления Руси, России, Советского Союза на путь
истинный.
Наставления, исходя из представлений одного крыла интеллигенции,
которая в данном
случае у власти — не зависимо, входит она в правительство или
не входит — рядом
стоит и советует. Проправительственная интеллигенция и вчера и
сегодня у нас в
России, конечно, жила вместе со страной, варилась в том же котле
духовной жизни
общества. Но своей сутью она отражала край, перифирию духовных
борений, духовных
исканий народа.
Сегодня миссию
интеллитенции вновь берет на себя правительство. Вот почему
представляется
необходимым внедрять евразийские идеи.
Попов В.Д.
Хорошо, доказали, что мы, россияне - евразийцы. Российское общество —
евразийское. Но
хотелось бы знать, каковы наиболее типичные черты российского
суперэтноса, не
только как географического понятия, но и как социума,
культурного
сообщества. Для чего это надо? Если русский, российский человек
очень похож на
евразийца, то какие модусы он в себе несет. Важно представить
глубинную
мотивацию поведения прежде всего русского этноса, если он еще
сохранился.
Просчитав,
оценив, какова мотивация, мы можем спрогнозировать адекватные модели
рынка и даже
строя. Научную элиту мира беспокоит надвигающееся новое
тысячелетие,
вызревает новый тип цивилизации. Не останемся ли в ее хвосте?
Сегодня опять
разговор об особом пути России. Что мы выбиваемся из штампа — это
прекрасно. А
может, действительно, не догоняя никого, можем обогнать всех, войдя
в новый,
неординарный тип цивилизации первыми, где еще есть на планете
евразийцы?
Тогда что же это за
новый тип цивилизации? Если Россия есть особость, то в каком
смысле? Я говорю
это серьезно, не иронически. Встает вопрос — сможем ли мы
адекватно
рефлексировать в себя — от себя, со стороны, научиться управлять сами
собой, управлять
теми суперэтносами, которые взрываются от пассионарности, от
эго-эмоциональной
активности? Что будет с Россией в будущем? Можем ли как-то
предвидеть
будущее и, смоделировав на Россию, внести коррективы в ее менталитет?
Иначе зачем наш
сегодняшний семинар?
Если бы мы владели,
пользовались ключом: "анализ — прогноз" и пришли к выводу,
что Россия есть
Евразия и в этом ее глубина и значительность, идентичность, то,
очевидно, сегодня
имели бы четкую программу инноваций и не так бы разъяренно
бились лбами на
политическом олимпе по поводу того, что модель рынка не та, и
тип общества, а
точнее, строй, который нам навязывают, не тот. А, может, он и в
самом деле не
тот, не соответствует ни нашей сути, ни сущности, и мы вновь, как
в прежние смуты,
справно занимаемся только одним — самоуничижением. Признаем: мы
— евразийцы, но
что это значит? Есть вопросы для раздумья, потому что любая
теория сегодня, в
трудный момент жизни, должна иметь еще непременно практический
выход с точки
зрения нашего выживания: духовного и материального.
Мяло. К.Г. Я еще
несколько слов скажу. Поскольку я тогда этот вопрос нарочито
заострила: для
кого и зачем нужно внедрять евразийское сознание? На мой взгляд,
здесь точки
зрения где-то и разошлись. С одной стороны, субъектом является
Евразия, с другой
— Россия.
Если мы
воспринимаем Россию как историческую личность, то и вопрос о субъекте
формулируется как
вопрос о России. А вопрос о цели — как вопрос о сохранении
России в ее
исторической самости. Разумеется, не в консервации, а в развитии ее
внутренних
потенций. И тогда для меня наполняется смыслом постановка вопроса о
евразийстве. Это
не схоластика, а чрезвычайно актуальная вещь, потому что теперь
в неоевразийстве
просматривается отчетливая тенденция вытеснения России
Евразией. Главная
цель — это самоорганизация Евразии, которая получает вид
некоего
мистического континента, а Россия превращается в инструмент, посредством
которого этот
мистический континент решает свои задачи. Но Россия может и
истребиться ради
этих задач, погибнуть для континента — неоевразийцев это не
страшит. Здесь
для меня явно дороги расходятся. Это первое.
И второе. Здесь
проблема Евразии прозвучала практически как проблема Азии. То
есть все-таки
поворот России на Восток, уход от Запада. Говорят о присутствии
азиатского
элемента в России. Я могу в ответ на это сказать: вот — Прокопий
Устюжский, а вот
— Антоний Римлянин, а вот масса немецких фамилий — что это
докажет? Докажет
то, что Россия — Евразия. Если мы ставим вопрос о том, что
Россия каким-то
образом берет концепцию Евразии; чтобы отвернуться от Европы, от
Запада,
развернувшись на Восток, то я задаюсь вопросом: а не ведет ли эта дорога
в исторический
тупик? Потому что снять свою европейскую сущность Россия тоже не
может. Она и
конфессионально привязана к христианскому ареалу, и в культурном
самоопределении.
Священные камни Европы значили для нас слишком много, чтобы мы
так просто могли
решить эту проблему. При таком повороте спустя какое-то время
западнический
маятник опять резко качнется на Запад, и это балансирующее
движение будет
происходить бесконечно до полного саморазрушения. На мой взгляд,
задача в другом:
надо обнаружить то общее, что может соединять Европу и Азию,
что соединяет их
в России и носителем чего, видимо, она исторически являлась. И,
наконец, говорить
о том, что русские занимаются самообожествлением, абсолютно
неверно.
Напротив, наблюдается полное самоуничижение, утрата идентичности и, я
бы сказала, то,
что сейчас происходит, в значительной мере и получает вид бунта
Евразии против
России. Мы должны объяснить, как именно это происходит. Иными
словами, готова
ли Евразия еще раз получить свое выражение в лице России, либо
она уже отрицает
ее в качестве своего выразителя.
Сегодня Россия не
выступает для окружающих ее народов носительницей того права,
которое было за
нею признано, права выражать Евразию, выражать некое общее
сакральное
евразийское начало. Для русских сейчас стоит главный вопрос: как
восстановить свою
личность, свою вертикаль? Они должны восстановить свое
ощущение, свою
идею сакральную, которая по определению дана как евразийская. И
последнее. Это
естественно, что здесь говорилось об этногенезе: хотим мы того
или нет, сейчас
наша территория превратилась в котел этногенеза. Практически
происходящее -
это вспышка этногенеза. Русские могут попытаться ускользнуть от
нее, однако это
никому никогда не удавалось. Но самое главное, если они даже
ускользнут, то,
не решив задачу собственного самоопределения в новом качестве,
они никак не
избегнут всемирно исторической роли. Увы, тут нет никакого
самообожествления
— такая задача навязана им историей. Ибо ускользнув от нее,
они превращаются
в генераторов хаоса и энтропии, которые выплескиваются за
пределы ареала их
обитания. Собственно говоря,детонируют планетарный процесс
деструкции.
Терин В.П.
Будущее идеи евразийства, конечно, довольно неопределенно, и, может
быть, идея эта
так и не выйдет за рамки частного случая или окажется
интегрированной в
каких-то общих представлениях, которые будут более
соответствовать
жизненным интересам народа, его стремлению к самостоятельному
развитию. В свое
время М.Мамардашвили, исследуя отношение между идеологами и
неидеологами
(народом в целом, социальными движениями, массовым сознанием и
т.д.), отмечал,
что успешный идеолог — это тот, кто говорит людям то, что они
хотят услышать,
но сами выразить не могут. И уже одно то, что идею евразийства
встречают в
обществе с большим равнодушием, наводит на вопрос о ее качестве.
Можно, конечно,
видеть реализацию идеи евразийства и при советской власти, но
если брать
евразийство в его точном смысле, то этот вывод будет все-таки
натяжкой. Дело в
том, что для решения той или иной исторической задачи любой
политической
власти необходимо следовать определенным общезначимым схемам,
которые должны
так или иначе присутствовать тем самым, в принципе, в любых
идеологиях
жизнеутверждения данного общества. Но при этом, однако, существует
предел сближения
этих идеологий, перейдя который мы начинаем сближать их
произвольно, т.е.
перестаем понимать, как они соотносятся в действительности и
что происходит в
отношениях между людьми, их разделяющими.
Одно замечание в
этой связи. Тут уже говорилось о процессах развития
сегодняшнего мира,
которые надо учитывать, когда мы ведем речь о евразийстве.
Хотелось бы
обратить внимание на то, что современный мировой рынок будучи
глобальной силой,
начиная по крайней мере с 60-х годов, все более жестко
регулируется.
Вхождение в него означает, что вы становитесь объектом
регулирования.
Будущее и России, и русских и евразийских идей самым
непосредственным
образом зависит от того, кто будет регулировать и сможем ли мы
ответить на
возникающий вызов.
Другая глобальная
сила, без учета которой мы также не поймем, что будет с
евразийством, —
это мировое информационное пространство (в том числе
представленное
массовыми коммуникациями), в котором мы теперь непосредственно
находимся пока
что в положении бедного родственника. Здесь также следует иметь в
виду, что не
только никто достойного места дарить нам не собирается, но и наша
слаборазвитость и
здесь может оказаться надолго, если не навсегда,
законсервированной.
Важно иметь при этом в вину, что в обществе, открытом для
массовых
коммуникаций, резко активизируются процессы этноидентификации, когда
люди вдруг
обнаруживают возрастающую тягу к родным языкам и диалектам. И когда
мы говорим о
евразийстве, как о "скрепляющей" идее, вовсе не лишним оказывается
вопрос, а на
каком языке евразийство будет себя выражать. Если это будет
преимущественно
русский язык, то и восприниматься будет оно как преимущественно
русская идея. И в
этой связи мне будущее этой идеи представляется опять же
довольно
проблематичным.
Рассматривая
евразийские представления в контексте современного мира, необходимо
иметь в виду
прежде всего реальные, живые процессы нашей сегодняшней жизни и
смотреть, как эти
представления именно по отношению к ним функционируют. Иначе
мы вместо
разрушенного начнем придумывать один мир и начинаем обживать его так,
чтобы нашему
сознанию в нем было удобно. Именно малодушное .отношение к
действительности
слышится мне в нынешних скорбях об утрате большой идеи,
способной
"подвигнуть" русского интеллигента. Не хотелось бы, чтобы евразийство
оказалось
истребленным подобной логикой самоустранения.
Ключников С.Ю.
Все мы сошлись в том, что есть общий евразийский архетип
российского и
русского человека, которому присущи такие черты как отсутствие
границ,
ориентация на огромное пространство. Отсюда многоукладный способ
организации этого
пространства, различные образы жизни, широта русского
психотипа (как
говорил Достоевский широк человек, надо бы его обузить).
Соответственно в
связи с этим возникает вопрос об организации такого
пространства в экономическом,
социальном и духовном плане. Сама его огромность
(да плюс еще
постоянно в истории испытуемая войнами, вторжениями) вынуждала это
пространство
организовываться по авторитарному типу. Отсюда постоянная
психологическая
привязанность к сильной власти. И эта привязанность к структуре,
к государству, к
сильной организации у нас остается. Без нее человек ощущает
себя неспокойно.
Конечно, это спасительное чувство, без него процессы атомизации
государства и
жизни не остановить. Но для его "включения" необходимо
сосредоточиться
психологически и духовно.
Важно также
отметить, если говорить об азиатском векторе России, какой это
все-таки Восток?
Потому что Восток многолик и Азия многолика. Какая Азия? Здесь
много говорилось
об исламском Востоке, о пользе и проблемах союза с ним, которые
могут возникнуть.
Но мне кажется важным выделить индийский Восток. Сами
евразийцы
говорили, что не имеет смысла заимствовать индийскую религиозную
духовность, хотя
многие моменты индийской духовности сопоставимы с русской
сакральной
сферой. У нас широко распространено представление об индийских богах
(оно на самом
деле не совсем справедливое), об индийском пантеоне как о чисто
апофатическом,
непроявленном. В то время как многие индуистские боги, Кришна,
например, близки
русской духовности, как присутствующие в материи, в веществе и
имеющие личную
природу. И такие люди, как Клюев, Есенин, Хлебников, Рерихи,
которых можно
отнести к мистическому евразийству, этот момент хорошо
чувствовали. И те
проблемы, которые стоят перед Россией, в каком-то смысле
родственны тем
проблемам, которые стоят перед Индией, поскольку там также
наблюдается
противостояние ислама и веданты. Индийский мыслитель Вивекананда
видел Индию как государство
с духом веданты и телом ислама. Они вот так решили
этот вопрос. Но
до сих пор демократический способ организации жизни в Индии не
дал ощутимых
плодов. Мы видим, какой кризис переживает эта страна. Родственна
она нам, и мы
должны учиться друг у друга.
Егоров В.К. Глядя
на происходящее ныне в России, невольно приходят на память
слова Михаила
Петровича Арцыбашева: "Существуют разные мнения о причинах русской
катастрофы. Одни
во всем винят самодержавие, другие — евреев, третьи — войну,
четвертые —
большевиков.
Я же думаю, что
главным образом была виновата наша проклятая российская
половинчатость,
та неспособность наша к категорическим решениям, которая нашла
себе идеальное
выражение в знаменитой формуле: "постольку-поскольку!" Было
время, когда и
сама революция могла быть предотвращена или, по крайней мере,
надолго
отсрочена. Для этого Николаю II нужно было сделать решительный выбор
между
конституцией и беспощадным уничтожением всякой оппозиции в самом ее
зародыше. Он
этого не сделал, с одной стороны, не идя ни на какие уступки, а с
другой — терпя
оппозизионную Думу и почти революционную печать. Николай П вообще
был истинно
русским человеком, и его скитания между Псковым и Дном могут служить
ярким символом
всего нашего русского шатания.
Когда царь сошел
со сцены, его шатания возобновили его преемники, вечно
колебавшиеся
между твердой властью и неограниченной свободой, между страхом
революции и
страхом реакции. Эти шатания и погубили Россию, которую можно было
спасти, несмотря
ни на войну, ни на большевиков, ни на революцию. Революция — не
гроза, не потоп,
не землетрясение, против которых, да и то не всегда, бессильны
люди. Если это и
стихия, то стихия человеческая, а человеческую стихию всегда
можно направить в
то или иное русло.
Но все это - дело
прошлое. В конце концов, спорить о том, как надо было
поступить вчера,
совершенно бесполезно. Такие споры только вызывают то
болезненное
томление духа, которое переживает игрок, когда на другой день после
проигрыша мучительно
старается учесть, что было бы, если бы накануне он поставил
не на ту карту, а
на другую.
Время — вот та
"стихия", против которой действительно бессилен человек. Что
прошло, того не
вернешь.
Но ведь у нас не
только прошлое. У нас есть настоящее, и мы хотим иметь будущее.
Для того чтобы
его иметь, надо учесть уроки прошлого.
А между тем я с
ужасом вижу, что мы действительно "ничего не забыли и ничему не
научились!"
В тяжелейших
раздумьях начинала Россия XX век. В тяжелейших же и доживает его.
Грустно? —
Грустно. Но ведь если думаем - значит, еще живем.
Опубликовано с http://patriotica.narod.ru/actual/stol_eurasia.html