Евразийский миллиард.

                             Что такое "евразийское пространство" вообще?

      Беседу с Александром Дугиным вел Игорь Ядыкин

      Несколько дней назад Президент Российской Федерации Владимир Путин

      подписал Федеральный закон "О ратификации Договора об учреждении

      Евразийского экономического сообщества", который был подписан в Астане 10

      декабря 2001 года. А что такое "евразийское пространство" вообще? Как

      понимали и понимают его отечественные ученые и мыслители? Мы беседуем об

      этом сегодня с философом и геополитиком Александром Дугиным.

      - Александр Гельевич, не могли бы вы назвать хотя бы некоторые черты

      евразийского мировоззрения? Знаю, что очень многие из них привнесены

      вами...

      - Идеи евразийства присутствовали и присутствуют в самых различных

      секторах нашего политического спектра. К евразийству апеллируют

      "Единство", КПРФ, ОВР, в свое время то же самое делало НДР. То есть

      осколки этих идей распространены в российском обществе, но полюса их

      соединения никогда не существовало. Движений евразийских не было, были

      движения, которые брали себе на вооружение отдельные аспекты евразийского

      мировоззрения.

      Что же касается меня лично, то я, если угодно, являюсь воссоздателем

      евразийской идеологии, зародившейся в 20-30-е годы в среде белой эмиграции

      и продолженной великим русским ученым Львом Николаевичем Гумилевым. Новое

      евразийство, которое начало складываться в конце 80-х годов, в

      значительной степени результат моих мировоззренческих конструкций. И

      усилий, направленных не только на возрождение и популяризацию

      отцов-основателей евразийства (хотя мы издали книги Трубецкого, Савицкого,

      Алексеева), но и на разработку новых подходов и взглядов на роль и место

      России в современной цивилизации.

      Смысл нового евразийства в том, что Россия представляет собой

      самостоятельную, законченную цивилизационную структуру, не могущую быть

      оцененной в рамках критериев западного мира. Это просто другой язык,

      который не может быть адекватно и точно переведен на какой-то иной

      цивилизационный язык. Следовательно, для того чтобы понимать логику нашей

      истории, наше прошлое - недавнее и далекое, настоящее и строить планы на

      будущее, мы должны еще сами осознать специфический язык нашей особой

      евразийской цивилизации. Это серьезнейшим образом отличается от

      западнического подхода. К нам, к нашей истории, к нашей экономике, к

      нашему обществу. Пока что применяют сугубо западные критерии, выработанные

      европоцентричной западной цивилизацией (сегодня - американоцентричной).

      При этом не только национальная русская стихия должна быть взята для

      выработки этих цивилизационных критериев. Мы должны учитывать сложную в

      расовом, этническом, религиозном смысле мозаичную структуру российского

      общества. В этом отношении исторические евразийцы говорили, что Московская

      Русь и то гигантское евразийское государство, которое постепенно из нее

      развилось, и даже изначально еще Киевская Русь были замешаны на глубокой

      солидарности судьбы между славянами, угро-финнами, позже славянами и

      тюрками. Постоянный обмен энергиями - этническими, духовными, культурными

      - и составляет евразийскую специфику и уникальность Российского

      государства.

      В этом отношении, в отличие от такого упрощенного или казенного

      уваровского национализма "православие - монархия - народность" с

      русификацией и с определенными имперскими, государственно-национальными

      тенденциями, и вопреки ему, евразийство предполагает более гибкую и

      открытую позицию к пожеланиям культурной и духовной автономности народов,

      составляющих Евразию.

      Русский фактор в этом отношении остается все равно наиважнейшим, поскольку

      русские - самая крупная этническая составляющая России. Это естественно.

      Но, во-первых, сам русский фактор следует рассматривать в том духе, как

      говорили первые евразийцы: великороссы как ядро империи - это в

      значительной степени славяне, смешавшиеся с тюрками. И именно в

      значительной степени энергия тюркского, чингисхановского, евразийского

      государственного державостроительства придала особые черты русской

      психологии, позволившей нам создать крепкое унитарное государство.

      В данном смысле сами великороссы, то есть русские, тоже уже в какой-то

      степени родственны тюркам. Последнее обстоятельство особенно подчеркивал

      Лев Гумилев. Таким образом евразийская идея отказывается от панславизма.

      Наши братья-славяне - это сербы и в какой-то степени болгары. У них тоже

      очень силен тюркский фактор. Поэтому у евразийских критериев нет расового

      компонента, они более цивилизационны и оперируют понятиями культурного

      типа. Это вторая сторона евразийства.

      Итак, с одной стороны, это сильное стратегическое действо, особый

      цивилизационный русский национальный путь, но тем не менее русский

      национальный не в этническом смысле, а в цивилизационном, охватывающем и

      этнические, и культурные единицы. И второй момент евразийской идеологии,

      свойственный, хотя и в зачаточной форме, и ранним евразийцам и предельно

      развитый нами, - это геополитика.

      С точки зрения геополитики, как я уже неоднократно говорил, существует

      неснимаемое противоречие между державами моря и державами суши. А на

      нынешней карте мира это воплощено в атлантической цивилизации (странах

      НАТО) и некоей ее антитезе - тем, что называется срединной землей

      (Heartland), находящейся на территории Евразии. Так вот, стратегический

      срез евразийства - это продолжение геополитического дуализма. Коль скоро

      противостояние Моря и Суши - атлантизма и Евразии - срединной земли,

      которая совпадает исторически и географически с границами России, а до

      этого с границами империи Чингисхана, неснимаемо, то евразийский блок

      приобретает непреходящее стратегическое значение. В американской

      политологии все чаще используется термин "Eurasia" (Евразия). Там все реже

      говорят о "постсоветском пространстве", заменяя его пространством

      евразийским.

      Евразийское пространство - это территории России, стран СНГ и части

      прилегающих к ним с запада и с юга территорий, где нет определенной

      геополитической ориентации. Все это составляет широко понятое евразийское

      стратегическое пространство. Евразийство на стратегическом уровне

      настаивает на геополитической консолидации и объединении в единый,

      экономико-политический и социально-политический, и в первую очередь

      стратегический блок не только самой России, но одновременно других стран

      СНГ и некоторых наших соседей вне пределов СНГ.

      - А что представляет собой упомянутый вами "евразийский федерализм"?

      - К нашей философии относительно этноса, которая лежит в основе

      евразийского федерализма, точнее всего подходят слова немецкого философа

      Гердера: "народы - это мысли Бога". Для нас юкагиры, которых всего сто

      человек, и, скажем, украинцы и татары, проживающие на территории России,

      имеют, если угодно, одинаковую ценность. Для нас любой народ - мысль Бога.

      Поэтому даже маленький народ имеет для нас колоссальное духовное значение.

      Евразийство не просто мирится с существованием других этносов и тем более

      не стремится их растворить в едином пространстве. Оно стремится укрепить

      самобытность этих этносов в составе единой стратегической конструкции -

      великого евразийского государства.

      Это тоже очень важно с точки зрения культуры. Евразийцы предлагают

      обратиться к традиционным восточным корням, к истокам нашей культуры. Речь

      не идет о том, чтобы отказываться от современных технологий. Но

      приоритетом будут обладать прежде всего аспекты народного творчества -

      наши глубинные, архаические, религиозные, духовные корни. Точнее всего

      здесь подходит словосочетание "модернизация без вестернизации". Иными

      словами, евразийство предлагает заимствовать определенные технологии,

      вплоть, например, до Интернета, но при этом заменять содержательную

      сторону, которую обслуживают эти технологии, совершенно иной. Можно

      заимствовать некоторые наиболее эффективные технические западные модели,

      освобождая при этом их от идеологической нагрузки, от влияния той

      цивилизационной культуры, которая стоит за ними. Хорошим примером здесь

      может служить Китай, где запрещена система "Windows", запрещено

      англоязычие в компьютерных сетях.

      И фактически система Интернета и компьютеризация совершенно автономны.

      "Остров" Китай обладает, таким образом, и высокой технологичностью и в

      значительной степени свободен от агрессивного влияния и разложения

      китайской культуры, китайского общества со стороны чуждой цивилизационной

      модели. Я не говорю, что данный опыт надо повторять буквально, но создание

      единой евразийской компьютерной сети, евразийской не только по территории,

      но и по духу, весьма для нас актуально.

      - А что, по-вашему, нам надо перенять в экономике?

      - С точки зрения экономической мы сторонники рынка, но рынка, подчиненного

      двум обстоятельствам. Первое: рынок должен быть подчинен интересам

      державы. Он заканчивается там, где начинаются стратегические интересы

      государства. Рынок не безграничный. Открытый до той степени, пока он не

      противоречит стратегическим вопросам развития России. Идеалом и учителем в

      этой области для нас является Фридрих Лист - автор теории экономики

      "автаркии больших пространств", который в огромной степени повлиял на

      Кейнса и на очень многих левых и правых экономистов - Шумпетера, Шмоллера,

      Сильвио Гезелля на Западе, на графа Сергея Витте у нас. Лист как раз

      говорил о необходимости подчинения рыночной стихии интересам

      государственности, развивал различные модели, которые великолепно работают

      на практике, что доказано историческим опытом.

      Что касается второго, ограничивающего рынок элемента,- это этнокультурные

      особенности того пространства, в котором осуществляется хозяйственная

      деятельность. В данном случае некоторые элементы неортодоксального

      социализма могут быть тоже приняты в качестве одной из моделей

      хозяйствования. Но, конечно, социализма, понятого широко, например, с

      некоторым более справедливым перераспределением прибавочного продукта со

      стороны высших административных инстанций, что может способствовать

      поддержанию социальной стабильности в обществе.

      Но, безусловно, без раскрепощения хозяйственных способностей мелкого и

      среднего бизнеса, поощрения и развития современных систем, обслуживающих

      частную инициативу на мелком и среднем уровне, мы никакого "социализма" не

      построим. Для того чтобы перераспределять, надо иметь сам предмет

      перераспределения. И в этом отношении евразийство предлагает, думаю,

      наиболее здравый, прагматический баланс между элементами капитализма,

      скажем, свободой частной собственности на среднем и мелком уровне и

      элементами государственного контроля во имя очень конкретных целей -

      геополитической мощи государства и социальной справедливости в обществе.

      - Раз уж мы затронули экономику, как вы относитесь к процессу

глобализации?

      - Глобализация, предлагаемая сейчас миру, это не просто объединение всех в

      некое единое общество. Это навязывание народам мира единой однополярной

      модели. Это глобализация по атлантистскому образцу. Мы предлагаем целую

      систему мер противодействия этой модели глобализации. В принципе

      евразийство и воспринимается сегодня как некий синоним антитезы

      глобализму. Мы предлагаем, с одной стороны, противиться этой тенденции

      ради сохранения самобытности культур и народов. Но это - некая пассивная

      стадия сопротивления глобализму. И она не даст серьезного эффекта, если мы

      не сможем объединить усилия тех субъектов мировых отношений - стран и

      народов, которые по разным причинам не согласны с глобализмом (ведь не

      только в странах третьего мира, но и в Европе существует противостояние

      глобализму), в единую общую политику.

      Евразийство предлагает свою модель глобализации. Если атлантистская

      предполагает универсализм, то евразийская глобализация - дифференциацию.

      Если атлантистская глобализация предлагает единую экономическую структуру,

      основанную на догмах экстремального либерализма, то евразийство - за

      множественный хозяйственный подход. Мы говорим о том, что в различных

      частях света могут быть разные экономические системы, не делая между ними

      жесткой иерархизации и не навязывая другим народам одну стереотипную

      модель. Таким образом, у евразийства есть свой глобалистский проект по

      новому, справедливому, демократичному и полному уважению к истории

      народов, по-настоящему плюралистическому и гуманному мироустройству.

      Все перечисленные мною взгляды, надеюсь, лягут в основу мировоззрения

      нового общественного движения "Евразия", учредительный съезд которого

      состоялся в конце марта в Москве.

      http://www.redstar.ru/2001/05/29_05/pisma.html

      "Красная звезда", 29 мая 2001 года

 

 

 

                      В библиотеку                                                       На главную страницу